Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2
На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2, Гейнцельман Анатолий Соломонович-- . Жанр: Поэзия. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале bazaknig.info.
Название: Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2
Дата добавления: 16 январь 2020
Количество просмотров: 141
Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2 читать книгу онлайн
Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2 - читать бесплатно онлайн , автор Гейнцельман Анатолий Соломонович
В настоящем издании представлено поэтическое наследие поэта Анатолия Гейнцельмана (Шабо, 1879 – Флоренция, 1953), прожившего большую часть жизни в Италии (главным образом, во Флоренции). Писать стихи Гейнцельман начал еще в конце XIX в. и в 1903 г. в Одессе опубликовал первую книгу, так и оставшуюся в России единственной. Находясь в стороне от литературных кругов русской эмиграции, Гейнцельман продолжал писать, по его словам, для себя и для жены, стараниями которой наследие поэта было сохранено и архив передан Флорентийскому университету.
В первый том вошли прижизненный сборник «Космические мелодии» (1951), а также изданные вдовой поэта Розой Хеллер книги «Священные огни» (1955) и «Стихотворения. 1916–1929; 1941–1953» (Рим, 1959) и небольшая «Автобиографическая заметка».
Второй том впервые представляет читателю рукописные книги А.C.Гейнцельмана, недавно найденные во флорентийском архиве проф. Луиджи Леончини. Они позволяют ознакомиться с творчеством поэта в переломные периоды его биографии: во время Первой мировой войны и революции, в пору скитаний на юге России, в годы Второй мировой войны, и служат существенным дополнением к изданным поэтическим сборникам.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Перейти на страницу:
II
Сторожевые бастионы
Пред странником подъяли вдруг
Платанами заросший круг,
В лазури знойной вознесенный, –
И пыльный, жаждущий, усталый,
Он поднялся на парапет,
Где с плеском зыбкие кристаллы
На мшистый падали лафет
Наполеоновской мортиры,
Где в скалах сонные сатиры
Глядят на мраморных сирен;
И он упал на грудь фонтану
И долго, как усталый конь,
Гасил полуденный огонь,
И дрожь по согнутому стану
Его бежала, как в полдень
Куда-то вспугнутая тень…
Затем платановая сень
Его, сонливого, прияла,
И под защитою орудий
К зеленой он приникнул груди
Земле чужой – и задремал…
Но вот и солнечный кинжал
Притупился… порозовело
Горящее Тосканы тело,
Из дымки заалела даль;
Лапчатая заговорила
Широких листиев эмаль,
И медные в ответ цветы ей
На колокольнях литанией
Ответили на мирный шепот,
И бронзовый всё громче ропот
Из синевы вокруг лился;
И путник юный поднялся
И с изумлением внимал,
И бронзовый ему хорал
Казался исходящим снизу
Чрез моря голубую ризу,
И затонувший город Китеж
Увидел под собою витязь
Духовный с немощью земной.
И, наклонившись над стеной,
Он алые в лазури башни
С благоговеньем озирал,
Четырехгранные, живые,
Совсем прозрачные вверху
От тонких, красных, как коралл,
Колонн в акантовом пуху.
И были каменные выи
Так страстно ввысь устремлены,
Что увлекали за собой
Великолепною гурьбой
Внезапно вспыхнувшие сны.
Вот S. Michele перст романский,
Вот S. Frediano’вы зубцы,
Вот Guinigi столп гигантский,
Над ним зеленые венцы
Двух пиний, выросших в камнях;
Вот колокольня San Martino,
И много, много на домах
Перстов, куда-то устремленных,
Зубцами сверху обнесенных…
Средневековая картина –
И жизни истинный символ!
И в сумрак уличный сошел
Наш очарованный паломник,
Туда, где колокол огромный
Могучим звоном оглушал,
И вдруг таинственный портал
Пред ним открылся S. Martino…
Вот справа алая вершина
Готическо-романской башни,
Символ бессмертия вчерашний!
Пизонцы, франки и <каласки>,
Аравии далекой сказки –
Всё отразилось на фасаде,
Как в мраморной Шехерезаде.
И сколько символов! Резцом
Ребяческим весь Божий Дом
Иероглифами покрыт:
Вот на коне Мартин сидит,
Дающий нищему свой плащ,
Вот из-за орнементных чащ
Глядит двенадцать аллегорий,
Наивных месячных историй!
А вот и символ жизни всей,
Вихрящийся в безбрежность винт,
Неисходимый лабиринт!
Но через низенький портал
Он в сумрак храма забежал.
Какие мощные пилястры!
Как пышно вырастают астры
Из странных капителей в свод;
Как много живописных мод
На образах священных всюду!
Но сразу кружевному чуду
Трифорных в выси галерей
Дивясь, всё менее цепей
Он чуял за собою бедным,
И привлеченный блеском медным
Неисчислимых вдруг лампад,
Он «Лик Священный» Никодима
Из-за серебряных оград
Увидел с горем серафима,
Витающего над крестом.
И, шевеля бескровным ртом,
Шептал старинные слова…
III
Но вдруг поникла голова
Его в недоуменьи странном,
Когда в лучами осиянном
Он поперечном корабле
Сияющий в вечерней мгле
Увидел шаловливый круг
Крылатых херувимов вдруг.
Чрез настежь отпертый портал
Вливался пламенный металл
Заката алыми снопами,
И меж суровыми столпами
На нежный орнементный тюль
Ложился, как червонный июль
Пылающим от страсти телом
По колосящимся наделам…
От золотой его пыли
Кадильниц синие струи
Казались слабым ореолом
Над одуховленным шеолом,
И лики скорбные святых
Неслышный излучали стих…
Но в сердце алого потока
Двенадцать херувимов полных,
Меж пышных путаясь гирлянд,
Цветочные зыбящих волны,
Несли усопший бриллиант
На зодчим изваянном ложе,
Что на алтарь было похоже.
Но почему она, о Боже,
В гробу как спящая лежит?
Под мраморным она брокатом,
Одушевленная закатом,
В гирлянде пухлых херувимов
Века лежит уж недвижимо,
И верный песик сторожит
У ног заснувший маргерит.
Какая сладость в дивном лике,
Какие пламенные блики
Скользят по форме гениальной!
Лишь серафим ее опальный
Своим божественным резцом,
Сойдяся с вечностью лицом,
Мог изваять в молитвы час,
Лишь вечности лазурный глас;
И вечности лазурной сердце
Любил угрюмый Яков Кверчья.
Заснувшую последним сном
Жену владыки-кондотьера
Очаровательным резцом
В плите холодной из Каррары
Приворожил ваятель старый.
Какая мощь! Какая вера!
Бессмертье зримо в этом лике;
Покой сошел, покой великий
На красивейшую из жен!
И юноша ошеломлен
Стоял пред ней, впиваясь в бронзу
Перил горячих… Солнцу, солнцу
Заснувшему казался сон
Ее подобен, чрез виссон
Глянувшему атласных туч!
Сухой кокошника обруч
В волнах кудрей как ореол
Сверкал промеж лучистых пчел,
Вокруг кружившихся заката.
И всё ушло, всё без возврата!
Лишь символ красоты былой
Воздвиг на пышный аналой
Тому назад пять сотен лет
Великий ваятель-поэт.
Но юноша ее давно,
Давно уж знал! Темно, темно
Тогда всё было. Только звезды
Горели в мировом погосте,
И из-за мантий темно-синих
Создателя, как белый иней,
Она глядела в мир с тоской,
А он, застывшею рукой
Сжимая сердце, ждал чего-то
И в золото писал кивота
Черты неведомой святой.
Века неслися чередой,
Он видел след ее повсюду,
Он с воплем поклонялся чуду
Обманчивой фата-морганы,
Таинственной и жутко-странной,
Недостижимой в океане,
И вдруг теперь, в забытой Лукке
Для довершенья жуткой скуки
Он отыскал желанный след.
Вот здесь под этим камнем бред
Его горячечный сокрыт;
Здесь воплощенная лежит
Она, увы, но только тлен
Остался от нее меж стен
Под сводом каменным, должно быть,
В прогнившем от столетий гробе.
А! сколько лет с щемящей жутью
Живых он изучал глаза,
Ходил и в храмы, и к распутью!
Ни ночь, ни холод, ни гроза,
Ни стыд гноящий не могли
От девушек его земли
К служенью возвратить небес;
Но долго не было чудес,
Цветок не отыскался синий
В мучительной людской пустыне.
И лишь теперь, теперь нашел
Он вечной грезы ореол
И пристань тихую, увы,
Для бесприютной головы!
На пять веков он опоздал,
И мраморный лишь идеал
Ему остался в этом мире,
Да между звезд в алмазном клире
Шестокрылатый серафим,
Его сиятельный двойник
Меж рая пестрых мозаик.
Недоуменный пилигрим,
Бесповоротно опоздал
От тяжести земных кандал!
Потух священный огонек
Иларии – и одинок
Теперь останется он вечно.
Судьба жестокая беспечно
На двадцать лишь бурливых волн,
На двадцать горьких поколений
Отважный отдалила челн
От возрожденских сновидений,
И захлестнет больное темя
Ему безжалостное время
Рожденной в Хаосе волной!
Недоуменный и больной
Стоял он, смутный и несчастный,
И образ творчества прекрасный
С предельной мукой созерцал:
– «Непостижимый, жуткий, Боже,
Зачем на каменное ложе
Ее ты каменной простер?
Зачем неутолимый взор
Ты красотою тешишь в мире?
Зачем в моей унылой лире
Подобье истины сокрыл?
Зачем бессчетных шумом крыл
Шеол ты оживил пустой
Прелестной формы суетой?
Ведь места нет уж от могил,
И шум духовных всуе крыл
Всё небо синее покрыл?
И я зачем, объявший Вечность
И этих звезд святую млечность,
И всё же, всё же головы
Не преклонивший здесь, увы,
На любящей меня груди!
Отец незримый, посуди,
Могу ли дальше так идти
Я по бесцельному пути,
Влюбленным в камень, озаренный
Твоим немилосердным оком?
Пронзи меня стрелой червонной,
Испепели меня! Пророком
Я был довольно на земле!
В унылой повторенья тьме
Вопьющего глагол не нужен.
Разочарован и недужен,
С запекшимся от желчи ртом,
Недоуменный я атом
С воспоминаньем о небесном;
Но в этом мире бесполезном
Прозревшему учить других,
Прозревших также и нагих,
Возможно ли, Отец Небесный?
И с этой желчью на устах,
И с этой правдой жуткой, тесной
На покачнувшихся крестах!
Нет, лучше уготовь, родитель,
И мне холодную обитель
Под этой мраморной плитой,
Чтоб с воплощенною мечтой,
До времени уже истлевшей,
Мог отдохнуть поэт, допевший
Всю страду мысли надоевшей.
Илария ты дель Карретто?
Мечта ваятеля поэта,
Одушевленная резцом,
Со стилизованным лицом,
Жена владыки гордой Лукки?
И белые вот эти руки
Другой когда-то целовал?
Не может быть! Непостижима,
Как и моя земная схима,
Ты, отошедшая навек!
И что ты, что ты, человек,
С неотвратимым увяданьем,
С непостигаемым заданьем,
С любовью дивною на час,
С порывом творческим подчас
И желчью разочарованья
Взамен желанного познанья!
Как страшно в солнечной мне бездне
От этой пытки бесполезной;
Как страшно знать, что ты была
До звона белого крыла,
Меня несущего в пучину!
Как страшно, страшно Божью Сыну
Не отыскать желанных уст.
Томителен вокруг и пуст
Эдема для меня простор.
И слезы застилают взор
Мне всюду, и тернистый путь
Мне слова вызывает жуть
И горечь смертную…
Перейти на страницу:
