Сварогов

   Нина ножку в позе томной

   Положила на камин.

   XXVII

   -- Дмитрий, здесь я больше часу!..

   -- Менелай твой подождет!

   Нина сделала гримасу.

   -- Он не ведает? -- Ну, вот!

   Я ведь выше подозрений!

   Женщины умеют лгать,

   Я же, право, в этом гений.

   Если лгу я, то опять

   Лгать стараюсь к правде близко: Так естественней всегда,

   И гораздо меньше риска...

   Ты согласен с этим, да?

   Выставка передвижная,

   Предположим... Мужу, всем,

   Правду говорить должна я:

   Я иду туда... но с кем?.. --

   XXVIII

   -- Нина, знаешь ли картину,

   Очень памятную нам? -

   Дмитрий тихо обнял Нину:

   -- Весь в огне был древний храм*.

   Мы вдвоем пред ним стояли,

   Ты казалась жрицей мне...

   Щеки, грудь твоя пылали,

   И была ты вся в огне.

   Точно пламенные тени,

   Мне казалось в этот миг,

   Шли мы тихо на ступени...

   Вот взвился огня язык...

   Искры шумно извергая,

   Рвался пламень, страсти бог,

   Саламандра, пробегая,

   У твоих играла ног.

   ______________

   *) "Храм огнепоклонников", картина, выставленная в Обществе Поощр. Художеств.

   XXIX

   Вот святилище божницы,

   Очарованный предел --

   Драгоценный пояс жрицы

   На тебе, сверкая, рдел...

   Пояс жрицы и невесты,

   Весь сотканный из огня...

   -- Но не пояс жрицы Весты?

   Вот огонь не для меня! --

   -- Ах, была там искра злая!

   В сердце мне блеснул твой взор

   И в груди горит, пылая,

   Пламя светлое с тех пор! --

   -- Но камин погас, и... поздно!

   Все ж экспромт твой очень мил

   Ты любил меня серьезно? --

   -- Я огнепоклонник был! --

   XXX

   -- Ах, мой друг, да, я забыла:

   Нынче едешь ты в театр?..

   Бороду ты носишь мило, --

   Не люблю я Henri Quatre!

   Носят все... Adieu, мой милый,

   Моn cheri, mon bien aimê!

   Нынче Петербург унылый, --

   Улицы в какой-то тьме...

   Дай перчатки мне с камина...

   Право, мне уехать жаль! --

   Впопыхах открыла Нина

   Дамских часиков эмаль.

   И ротондой Дмитрий нежно

   Ей закутал плечи, стан,

   Как растенье ночью снежной

   В зимний холод и туман.

   XXXI

   Нины гребень взяв, ошибкой

   Оброненный у гардин,

   "Я люблю ль ее?" - с улыбкой

   Дмитрий размышлял один.

   Он припомнил столь обычный

   Петербургский наш роман,

   Элегантный и приличный

   Флирта светского обман,

   Вспомнил Павловские встречи,

   Парк и дачу, летний сад,

   В парке музыку, и речи,

   И свиданий тайных ряд,

   Эти легкие попойки,

   От шампанского экстаз,

   Кабинет отдельный, тройки, --

   Все, что было с ним не раз.

   ХХХII

   Редко здесь мелькнет пред нами

   Образ светлый, хоть земной....

   Долго бредил он глазами

   Милой женщины одной.

   Улетело это время,

   Ласк и счастья торжество,

   И осталось злое бремя, --

   Горе на сердце его.

   Но томясь живым упреком,

   В дни мучительных тревог,

   Никогда, в краю далеком,

   Он забыть ее не мог.

   И она в стране безвестной,

   И другой ей верно мил...

   Он за счастье, миг прелестный,

   Долгой скорбью заплатил!

   ХХХIII

   Но была иною Нина...

   Дмитрий как-то заглянул

   В позабытый у камина

   Нины плюшевый баул.

   Нина бережно хранила

   В нем батистовый платок,

   Пудру, розовое мыло

   И с духами пузырек.

   В сей коллекции богатой

   Отыскал тетрадку он:

   Всевозможный цитаты, --

   Шопенгауэр, Теннисон

   Там с Копне смешались мило.

   Нина в мудрость влюблена! --

   Философию любила и поэзию она!

   XXXIV

   Дмитрий тут же, хоть неловко,

   Нине в сердце заглянул:

   Это сердце и головка

   Были -- плюшевый баул.

   Чувств флакон, ума цитаты,

   Парфюмерный каталог! --

   Вот что он любил когда-то

   И чего любить не мог!

   Не сказал он ей ни слова,

   С нею был, как прежде, мил,

   Но привязанности снова

   В сердце к ней не находил.

   Рад он был порой разлуке,

   С ней встречался, не любя,

   Расставался, полный скуки,

   И с досадой на себя.

   XXXV

   Неужель опять дорога,

   Снова в путь, опять идти?

   Дмитрию встречалось много

   Милых женщин на пути.

   Станций роль они играли:

   Отдохнул и вновь вагон!

   Чу, звонок докучный дали,

   И спешит садиться он.

   Вновь разлука, вновь свиданье,

   Бьет на станции звонок,

   И, махая на прощанье,

   Чуть белеется платок.

   Вдаль платформа уходила,

   Милый образ вместе с ней.

   Что ж, прощай! -- и сердце ныло,

   И в душе темней, темней...

   XXXVI

   Кто из нас ответит смело,

   Что был счастлив он хоть раз.

   Что любовь ему согрела

   Однозвучной жизни час?

   Все живем мы одиноко,

   Для себя, самим собой,

   Мы не чувствуем глубоко

   И не боремся с судьбой.

   Признаваясь без искусства,

   Разбирая сердца быль,

   Дмитрий думал, что без чувства

   Жизнь -- нелепый водевиль.

   В сердце чувствовал он скуку,

   Где же смысл, где жизни пыл?

   Дмитрий тихо поднял руку:

   Lo, ou est mon beau soleil!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВЕЧЕРНИЕ ТЕНИ

   Волшебный край! Там в стары годы,

   Сатиры смелой властелин,

   Блистал Фонвизин, друг свободы,

   И переимчивый Княжнин.

   "Евгений Онегин", Пушкин.

   I

   Флейт рулады, скрипок трели

   И нестройных звуков ложь...

   Перед сценою пестрели

   Позолота, бархат лож.

   В бенуаре, бельэтаже

   Туалеты дам, гетер --

   Точно розы на трельяже

   Обвивали весь партер,

   Спорил с люстрою хрустальной

   Блеск аграфов, эполет...

   В этой зале театральной

   Были "свет" и "полусвет".

   Свет, сиянье, ореолы,

   И весь лысый первый ряд,

   Точно римский череп голый

   Или темя у ребят.

   II

   И войдя в театр в антракте,

   Уважая муз предел,

   В xopе струн, при первом такте,

   В кресел ряд Сварогов сел.

   Plebs в раю и ярус третий

   Невнимательно презрев,

   В свой бинокль, сказав "Кто эти?",

   Осмотрел он жен и дев.

   Вот Элен, горда, сурова,