Язык, наверно, выдумали птицы.
Я – слишком человек, чтобы летать,
я возвышаюсь над землей, как зданье, —
создание и выдумка земли.
Я – отблеск,
Что таится у стены
И вылетает призрачно из окон
прозрачной задней комнаты,
воняя почти любовью и почти дерьмом.
Я – дерево, родившееся в кадке,
я – птица в клетке, мной язык придуман,
а люди робко прячутся в словах.
Мы среди сена и цветов
вдруг свет нездешний сотворили —
знамение безмолвной ночи
из комнаты не разглядеть
сквозь пыль бумажных занавесок
и шум горячечной попойки.
Мы были круглы, словно ядра,
перед травинками – ничтожны,
но больше молний шаровых
перед ничтожностью мгновений.
Рукомесло —
как рук останки —
мы отдавали нервам пальцев
и познавали тайны речи,
и блеск, и смех, и стон
пространства.
Узнали ночью мы,
что в доме
вдвоем остались,
остальные давно ушли,
одна бутылка с молчаньем
и другая – с медом
нас ожидали щедрым утром.
Останемся ли мы потом? Усладу
нам древесный шепот сулил: мир
здесь,
но рыбаки твердили,
что белокуры, молчаливы,
они прошли под парусами
над устьем бесконечных далей.
Реки знают, что вспять они не потекут
по возвышенным руслам, к вершинным забытым истокам,
реки знают значительно больше, чем люди.
Реки дань отдают удивительно плоской земле,
где моря и озера для них обещанье покоя.
И они, безвозвратно теряясь в конце,
никогда не кончаются – вот их великая сила.
Реки знают значительно больше, чем люди.
Видит их человек и находит забвенье
метафор.
А потом опускается ночь над стихом,
с отключившимся зреньем
поэт опускается в воду.
Но стремнина стремительна.
И, не погибнув на месте,
убегает к мерцанию
обетованной земли.
Он живет и не знает, живет ли.
У собственных стонет останков
и бессмысленно тянется к зеркалу, чтобы
сказать – где же, где я?
Подумать – каков я, каков?
Заложение основ морского могущества России, торжественно отпразднованное Петром Великим 23 августа 1723 года
Смотрите, гордые князья,
Отбросив скипетр и державу,
На победителя по праву —
Не вам венок сплетаю я.
Тому, кто невский склеп болот
Разрушил жизнью многотонной,
Тому, кто в варварстве рожденный
Был призван просвещать народ;
Учитель, плотник, воин, жрец!
Его приветствую! И славу
Пою его крутому нраву,
И вторит мне оркестр сердец.
Вот ботик, что познал почет,
Когда был юн его создатель,
На праздник, словно зачинатель,
По волнам трепетным плывет.
Он – прародитель тех судов,
Чьи кили глубину пронзили,
Что вслед за ботиком проплыли,
Расправив крылья парусов.
Мир чествует, как господина,
Того, кто замер у руля,
От скал, где Новая Земля,
До плещущихся волн Эвксина.
На вас, на ваше торжество,
На воинство свое морское
Он смотрит с гордостью мирскою, —
И видит весь народ его.
Подходит ботик! Все суда
Честь отдают ему с почтеньем,
Морская гладь полна волненьем,
Своею ношею горда.
«Да здравствует!» – звучит вокруг,
Кроншлот грохочет над гранитом,
И медь сияет под зенитом,
И барабанный бой упруг.
Гром пушек с самого утра,
И дым, как флаг, окутал клотик:
Приветствуют петровский ботик,
Любимый первенец Петра.
Но Петр за маленьким рулем
Застыл, грядущее провидя…
Любя, воюя, ненавидя,
Там шел народ своим путем.
По мановению судьбы
Мгновенно обострилось зренье,
И он увидел восхожденье
К вершинам славы и борьбы.
Фундамент прочен, ведь не зря
Его своим скрепил он потом,
Свой город каменным оплотом
Народу русскому даря.
Не дрогнул русский великан
Под западным суровым шквалом,
Над белым снегом следом алым
Чужой рассеялся туман.
И снова праздновал народ
Петровскую годину чести
И с победителями вместе
Тогда, казалось, Петр идет.
Когда взмахнул мечом тиран
Над синим Средиземным морем —
Его отвага стала горем, —
Не врачевали лавры ран.
И в Дон и в Неман кровь текла
Грабителей, в бою сраженных,
В московском полыме сожженных,
Не стало крыльев у Орла.
Но вновь клинки обнажены —
Теперь султан считает раны,
А благодарные Балканы
Россией освобождены.
Вот что увидел взгляд Петра —
Строителя и полководца…
Вокруг звучит иль в сердце бьется
Несокрушимое – ура!
И вот он руку подает —
Искатель и знаток талантов —
Помощнику из Нидерландов!
С ним Кройс. Моя душа поет!