Другого места не нашел —
Пал на скамью в чужом дворишке.
Не как подстреленный орел,
А наподобие воришки.
Он был высок. Не стар, но сед.
В пальто с воротником бобровым.
Он съежился, тепло одет;
Почти обласкан псом дворовым.
Собаки он не замечал,
Лицом упав в худые руки.
…И он молчал, и пес молчал,
А я в окно глядел от скуки.
Но что-то странное во мне
Рождалось, требуя ответа,
Пока маячила в окне
Совсем немая сцена эта.
Под нашим тополем кривым
Он так сидел, как будто плакал.
Казалось, тающий, как дым,
Над ним какой-то образ плавал.
Я, ощущая непокой,
Привстал… но он, встряхнувшись зябко,
Как бы на все махнув рукой,
Встал и пошел, поправив шапку.
Он вмиг исчез за темнотой.
Но образ плававший остался
И мне напоминал о той,
С которой горестно расстался.
Я вышел (окна в тишине
Зажглись, не уступая мраку)
И подбежавшую ко мне
Погладил добрую собаку.
1985
У снега короткая память,
Но хочет ни свет ни заря
Какую-то лужу обрамить
Подтаявшего января.
Прошу его, как человека:
Останься подольше! А он…
День не отличает от века,
Не мной, а собой увлечен.
Он делает ветку хрустальной,
А кариатиду — живой.
И вдруг исчезает печальный,
Как будто и свой и не свой.
И вновь начинается заметь,
И вновь обнимает любя.
У снега короткая память.
Такая же, как у тебя.
1986
Я стихи когда-то написал.
В них кудлатый сумрак нависал.
И платаны, глухо шелестя,
Возвышались, маясь и грустя.
Несколько созвездий, тень луны
Сквозь полет белесой пелены.
Девушка мелькнула на углу
И мгновенно канула во мглу.
Не мелькнула, а блеснула ты —
Миг восторга или немоты,
Словно гениальная строка —
На мгновение и на века,
Посетив, исчезнувшая вдруг.
Мучайся теперь, ищи вокруг.
Я стихи когда-то написал
(А точнее — их не дописал).
До сих пор в них дождик моросит
И душа тихонько голосит.
В них почти подсказан был секрет
Сопряжения вечности и лет.
В них сам бог порядок наводил,
С солнца пятна, как с души, сводил.
Я стихи когда-то написал
(А вернее — их не дописал).
И вложил их в книгу, что потом
Букинисту сдал как лишний том.
Мне хотелось время победить.
И тебя и душу убедить
В том, что годы можно сжать в горсти
(С детства до последнего прости),
И потом — на выбор — жить в любом…
До сих пор ищу я этот том.
В книжных лавках, дома и в гостях,
Как поэму в нескольких частях,
О которой как о жизни я
Думаю на склонах бытия.
Мне хотелось время победить.
Личный срок бессмертно утвердить.
Мне когда-то было двадцать пять.
Я не знаю, будет ли опять.
1987
Ты вправе думать, посетив больницу,
Где я — все о себе да о себе,
Что воронье за окнами клубится,
Что льдист и хладен путь через столицу,
Что все равно мне, каково тебе.
Ты принесла мне сахар и обновки,
Хотела рассказать, как день прошел,
Как ты упала возле остановки,
Как холодно одной, как путь тяжел,
Когда летят толпою птицы эти…
А я все о себе да о себе.
Не о тебе, единственной на свете,
На ледяной изменчивой тропе.
Ты вправе думать, исхудав щеками,
Все обо мне в дороге, обо мне —
Что сердце у меня, наверно, камень,
Что я, как эти окна, — в стороне,
Ты вправе думать…
Но когда ушла ты,
Когда безлюдным стал приемный зал,
Я в многолюдном гомоне палаты
Шептал в подушку все, что не сказал…
Ты — о больной руке, о трудной доле,
А я — все о себе да о строке,
Которая не стоит малой боли
В твоей душе и в маленькой руке…
На улице пустой воронья дрема.
Ворочается снег по городьбе.
Одна утеха — что ты плачешь дома,
А я не дома плачу о тебе.
Ты вправе думать…
Ты в нежнейшем праве…
Но я в одном сегодня без вины,
Что думаю в подушку — не о славе,
А о любви, в которой мы равны.
1987