Где исток немой печали этой
И напрасной горести твоей?
Глух во мгле приморья предрассветной
Покидаемый тобой Лицей.
Хмель бессонниц. Дальняя дорога.
Мутный сумрак в нелюдимый час.
Медным колокольцем у порога
Звякает почтовый тарантас.
Всё готово. Вынесены вещи,
Рукописи, книги. Ты стоишь
В доме опустевшем, где зловеще
Грусть твоя скребется, словно мышь.
Шелестит, как мышь, как дождь осенний,
Как забытый выцветший листок,
Зов воспоминаний и сомнений,
Мыслей перепутанных итог.
Так ледок затягивает воды,
Так над глубью дум шумит печаль.
Свежестью отваги и свободы
Дышит наступающая даль.
Что там ожидает? Может, слава…
Сколько тайн и судеб в этой мгле!
Путь ведет к прозреньям величавым,
Только не ведет к родной земле.
Только родины и только счастья
Нету у скитальца впереди.
Словно в бурю парусные снасти,
Стонет даль, и ноет боль в груди.
Не додумал ты всех дум высоких,
Не дочувствовал, не долюбил,
И немало омутов глубоких
Ты в своей душе не прояснил.
Сколько крови, слез, чернил и пота
Зря пролить придется и не зря.
Но не снизишь никогда полета —
Так и будешь странствовать, паря.
Миг — и желтый шлейф одесской пыли
За повозкой тянется твоей.
Миг еще — и дали заслонили
Город, море, суходол, людей.
В чем твоя печаль, поэт угрюмый?
Ты ведь не тоскуешь ни о чем.
Вдаль гляди и о былом не думай,
Только горечь вырази стихом!
Брось свой дар бесценный, стих высокий,
Брось, как вызов на смертельный бой!..
Слышно — за порогом, одинокий,
Ходит почтальон, хозяин твой.
Миг — и ты простишься с этим домом,
Миг — и, одиночество, прости!
Может, кто придет к дверям знакомым
Пожелать счастливого пути.
Может, на прощанье кто обронит
Хоть одну слезинку, хоть словцо…
Никого. И только ветер гонит
Рокот волн, швыряя пыль в лицо.
Ты забудешь улицы и лица,
Грусть неведомую и мечты.
Но тридцатилетие промчится —
Снова рокот волн услышишь ты.
Тот же берег, тех же вод кипенье,
Те же волны на Босфор бегут
И к тебе в последнее мгновенье
Жизни гул, последний шум несут.
Подымись, поэт, на смертном ложе
И шепни, превозмогая дрожь:
«Родина, сквозь дали, если можешь.
Дай мне весть о том, что ты живешь.
Расскажи мне о бессмертье славы,
О Сенатской и о Тульчине,
О восставших улицах Варшавы,
О просторах, о степях в огне,
Расскажи о жгучей жажде боя,
Расскажи, я жду тебя, приди…»
Ты навек запомнил гул прибоя,
Кисти рук скрестивши на груди.
Кто-то польский грош, потертый, старый,
Положил на веко мертвеца…
Шла волна, и слышались удары.
Вновь и вновь. Без края. Без конца.
Перевод А. Ревича
Случилось это или нет
Здесь, в рыжей от жары Одессе?
Все краски в дымном поднебесье
Слились в багряно-серый цвет.
Тьма сгрудилась и наползала,
Побагровев, сгустился дым,
И так пространство задрожало,
Что туча треснула над ним
И брызнул блеск. Рукой могучей
Строитель за какой-то миг
Столпы прямых лучей воздвиг
Меж твердью вод и твердью тучи.
Возникло здание вдали,
Колонны медные у входа.
Туда, в сиянье небосвода,
Фигуры двух людей вошли.
И над кипеньем бездны пенным,
На этом берегу крутом
Стояли путники вдвоем,
Беседуя о сокровенном.
Певцы стихии непокорной,
Певцы надежд, мечты упорной,
Свободы, гордости людской.
Они сошлись над крутизной,
И в эти грозовые дали
Глядели пристально они,
Казалось — будущего дни
В миг озаренья увидали.
Беседу путники вели,
Их голоса сплелись, сроднились,—
Как волны тяжкие ни бились,
Разъединить их не могли.
И свяжет вечность две дороги,
Пусть трудный век их разделил —
Разлуку нес им и тревоги
И одиночество сулил.
Но шквал отчаянья жестокий
Не победит, не свалит с ног,—
Ведь если все мы одиноки,
Один уже не одинок.
В том одиночестве порою
Растут громовые слова,
Взорвутся вдруг, и даль откроют —
Надежду, что всегда жива,
И станут светом, полыханьем,
Придут затем, чтоб загреметь,
Пробить, взорвать пласты молчанья
И лживых благовестов медь.
И станут светом, озареньем,
Пройдут сквозь земли и сердца.
Сердец единство — вдохновенье,
Святое торжество творца!..
И так они вдвоем шагают
По той земле, где столько лет
Песок прибрежный сохраняет
Их грусть, их речь, их каждый след.
Пускай, сквозь эти глядя дали,
На этом берегу крутом
Ни разу в жизни не стояли
Мицкевич с Пушкиным вдвоем,—
Не разделить навеки слитых
Их судеб, их дорог прямых,
В вратах грядущего, открытых
Рукою вечности для них.
1956
Перевод А. Ревича