Стихотворения. Поэмы. Проза

Так он хандрил. — Конечно, это

Хандра минутная была,

Но иногда она вела

Его к стихам; произвела

Его для многих в чин поэта,

Хоть элегических стихов

Своих терпеть не мог Камков.

Блажен, кто с раннею зарею,

Или к полуденной поре,

Проснувшись с свежей головою,

Не спросит: что-то на дворе?

Какая-то теперь погода?

Кому и счастье и природа

Равно всегда благоволят;

Кто сильно молод, иль богат;

Кому в минуты пробужденья

Мечта пророчит наслажденья,

Поет ему: ты мой жених,

Сердечный, милый, ненаглядный,

Тебя на крыльях золотых

Я унесу в чертог нарядный:

Там посреди зеркальных стен

Я проведу тебя украдкой

И положу в истоме сладкой

У трепетных ее колен.

Или поет: мой друг, сегодня

Лети на биржу, да бери

С собою акций пук, да ври

Бессовестней как можно, и

Авось для праздника господня

По-прежнему кого-нибудь

Я помогу тебе надуть,

И будешь ты богаче вдвое,

И разжиреешь на покое.

Или поет: начальник твой

Тебе сегодня улыбнется…

Недаром у тебя так бьется

Сердчишко; ты любимец мой;

Поверь, что у слепой Фемиды

Есть на тебя большие виды,

И накануне именин

К тебе слетит желанный чин.

Итак, друзья, блажен, кто грешен

Без ссоры с золотой мечтой;

Кто ласкою ее утешен,

Тот, верно, левою ногой

Не встанет с утренней постели,

Не скоро сбросит свой халат,

И ни морозы, ни метели

Его блаженства не смутят.

Камков не долго оставался

В своем халате, потому

Что было некогда ему.

Он брился, мылся, одевался:

Ну, словом, выехать спешил.

Едва-едва он не забыл,

Что ровно в десять начинался

Урок, что целый пансион

Девиц учить обязан он;

Что ученицы молодые

Нетерпеливы, что иные

С утра долбят: Платон, Сократ,

Перикл, Софокл, Алкивиад,

И так долбят, и так спешат,

Что даже, не доевши булки

За чаем, посовали их

В кармашки фартучков своих;

Камков, как вижу я, прогулки

В Афины с ними совершал,

Их юность в древность посвящал.

Вот мой герой напился чаю,

И не в Афины едет, — он

На ваньке едет к Ермолаю

В вышереченный пансион,

Туда, где, помавая бровью,

Не раз он с жаром говорил.

Где платонической любовью

Две-три шалуньи заразил,

И тем заставил их смириться,

Сидеть прямее, не болтать,

За ним в Элладу улетать,

И чуть не взапуски учиться.

Увы! подснежные цветы,

Прощайте!., выросла крапива,

Дурман, цикорий, хмель для пива;

Деревья, травы и кусты

Уже блестят в нарядах лета, -

Прощайте, детские мечты!

Вы позабыты в шуме света

Под веяньем житейских гроз,

Страстей, борьбы, забот и слез.

Из пансиона к молодому

Барону едет мой Камков

(Хоть он и не совсем здоров);

Но к баронессе, даже к дому

Ее, невольно как-то он

Привык, заметно окружен

Предупредительным вниманьем

Хозяйки: — мог он там курить,

Входить в гостиную, — смешить,

Пугать хандрой, иль отрицаньем

Житейских всяких пустяков.

Так незаметно мой Камков

Стал баронессе тем приятен,

Что был и прост, и непонятен:

Ей нравиться не прилагал

Он ни малейшего старанья,

А потому и привлекал.

Ее намеки иль признанья

Полушутливые (давно

Другой бы понял их: одно

Из них мы слышали на бале)

Его нисколько не смущали;

Ее приязнь он принимал

За симпатию убеждений,

Других же тайных побуждений

Покуда не подозревал.

Так ездя на урок с урока,

В науке жизни недалеко

Ушел ученый мой поэт;

Но, говорят, кто с юных лет

Немецкой мудростью напудрен,

Не может быть не целомудрен.

Попробуйте вообразить,

Положим, Гегеля — Фоблазом,

Иль Канта — Казановой, — разом

Поймете вы, что совместить

Такие типы высший разум

И тот не в силах. Только брак

И может сочетать с наколкой

Философический колпак;

И если кофе и табак

Сольются запахами, — смолкой

Их дух не выкуришь никак.

Не странно ль! — Эти замечанья,

Поздней, в час горького признанья,

От самого Камкова я

Подслушал. — Самого себя

Он не щадил нисколько. С этим

Глумленьем над самим собой

Он был (мы от себя заметим)

Гамлетом с русскою душой.

И вспомним кстати, что Гамлета

Тургенев громко освистал.

Но кто же, кто им не бывал

Из тех, кто мыслил и страдал,

Кто раболепно не склонял

Колен пред идолами света,

Кто сердце честное ломал

Об их железный пьедестал,

И кончил тем, что притворился

Юродивым, или смирился?..

От баронессы мой герой

Спешил обедать то в кофейной,

То у друзей, или домой

Летел забиться в угол свой,

Заняться новой книжкой Гейне,

Прочесть романа свежий том

Иль углубиться над трудом

Историка — Все, от Гиббона

До современного Прудона, -

Он все читал, как будто мед

Из них высасывал. — Но тот,

Кого считал он великаном,

Кто в черепе своем вмещал

Весь мир, хотя и прикрывал

Философическим туманом

Зерно идей своих, — чей взор

В границах отыскал простор;

Нашел, что дух всему основа,

Для малого и для большого,

Для зла и для добра, — и то,

Что абсолютное ничто

Всему есть вечное начало;

Ну, словом Гегель для него

Был первый друг и запевало.

Из отвлеченностей его

Он много разных истин вывел

И даже — чуть не оплешивел.

О! часто думал я, — родись

Камков мой в Мюнхене, в Берлине -

В философическую высь

Ушел бы мой герой, и ныне,

Быть может, в парике, в очках,

Шумел бы с кафедры — писал бы

Трактат ученый, — издавал бы

В ста двадцати пяти частях

Иль выпускал своих творенья;

В них разрешил бы все сомненья,

Доволен был бы сам собой,

Своей дешевою сигаркой,

Сантиментальною кухаркой,

Или кухаркою-женой,

Своим уютным, скучным домом,

И докторским своим дипломом,

И был бы счастлив.

Не таков

Был мой талантливый Камков.

Он рад был день и ночь трудиться,

Но уверял, что не годится

В московские профессора,

И уверял, что сам предвидит,

Как ничего из-под пера

Его хорошего не выдет.

"Я, — говорил он, — я похож

На скрипача. Едва начнешь

Играть в своей каморке тесной

Какой-нибудь концерт, — едва

Смычок, струна и голова

Сольются в музыке чудесной,

Как вдруг какой-нибудь сосед,

Больной подагрой иль чахоткой,

Стучится за перегородкой

И вам кричит: "Эх, мочи нет,

Мне ваша скрипка спать мешает!"

И вот чувствительный скрипач

От струн смычок свой отрывает

И в нежном сердце ощущает

Такую злобу, что хоть плачь.

Вот ночь проходит. Солнце всходит.

На скрипача опять находит

Охота к солнцу улететь -

И вот опять смычком он водит,

И вот уж гимны стал он петь.

"Чу! кто там?" — "От хозяйки Прошка". -

"Зачем ты?" — "Начали говеть

И просят погодить немножко,

Недельку эту не скрипеть".

И вспомнил он, что и намедни

Его просили не играть,

Затем, что поп прошел к обедни.

Что делать бедняку? Искать

Другое местопребыванье,

Иль оказать непослушанье?

А так как робость на него

Нашла, что выгонят его

С квартиры на мороз без денег, -

Карман-то, видно, был пустенек, -

То вы из этого всего

И выводите заключенье".

Камков был мастер на сравненья;

Он, вероятно, испытал,

Что значат камни преткновенья,

И с видом остряка желал