Стихотворения. Поэмы. Проза

Морщинка — знак упорной воли

Иль напряженья мысли. — Он

Был моложав, — но сокрушен,

Подавлен чем-то; поневоле

Я на него глядел — глядел,

И слушал, и понять хотел.

Казалось, был он бесконечно

Внимателен и добр; — конечно

С такими качествами кто ж

Бывает на орла похож?

А между тем и сам постичь я

Не в состояньи, отчего

Сначала мне в лице его

Почудилося что-то птичье,

Тогда как через час потом

Глядел он просто добряком: -

Улыбка мягкая скользила

По очертанью тонких губ

И прямо, ясно говорила:

Поверьте мне, Камков не груб,

Хоть и бывает зол и едок.

Я сел — он сел — и напоследок

Мы познакомились.

Друзья,

Пиши я в прозе, верно б я

Вам описал его каморку,

Стол, кресла, книги под столом

И на столе, да с табаком

Кисет; — но, господа, что толку

Нам в описании таком! -

Жилище моего Камкова

Теперь напомнило бы мне

Мое студенчество; другого

Сказать вам нечего.

Вполне

Довольный тем, что я с дороги

Напился чаю с калачом,

Тогда я думал, что мы боги -

Сошлись и судим обо всем.

Камков просил меня любезно

Ответ княгине передать,

Ничуть не думая скрывать,

Что было вовсе бесполезно.

И тут кой-что узнал я, — но

Одной страницы из романа

Мне не довольно… и смешно

Вам раскрывать ее — и рано.

Пусть подождет меня Ульяна

Ивановна, — пусть подождет

Меня княжна. — Пущу вперед,

Сиятельных не беспокоя,

Камкова, моего героя.

Друзья! Как друга моего,

Рекомендую вам его.

Простым и грустным разговором

Знакомство наше началось,

И тронул он меня до слез

Одним рассказом (о котором

Теперь умалчиваю). Спором

Мы заключили разговор.

О чем был сей великий спор?

Не помню. — Я уже порядком

От метафизики отстал;

Уже давно не поверял

Своих идей по тем тетрадкам,

В которых иногда писал

Дневник мой: тайно признавался,

Как я любил, как я терзался,

Как правды-истины искал,

И на себя наивно лгал.

Я только помню впечатленье, -

Я только помню — как, живой

Своею речью, молодой

Моей души святой покой

Он нарушал без сожаленья, -

Он не смеялся надо мной,

Не нападал, — но понемногу

Одолевал, и в мир иной,

Не огражденный никакой

Стеною, стал казать дорогу…

Оставшись до другого дня

В его каморке, — помню, — я

Заснул под утро. Для меня

Камков действительно был гений,

Хоть он заметного следа

Среди общественных явлений

И не оставил, господа.

Увы! как Рудину, — тогда

Ему была одна дорога:

В дом богадельни иль острога.

Но между Рудиным и ним,

_Как поглядим да посравним_,

Была значительная разность.

Характеров разнообразность

Разнообразит вечный тип.

Идея, будь одна и та же,

В одном засядет как полип,

Другого выровняет глаже,

Или заставит с бородой

Ходить без галстука. — Иной,

Приняв ее в свои владенья,

Идет на гибель, как герой,

Иной напротив на покой

Отправится в уединенье

И сложит руки. — Мой Камков

Был с нею чем-то вроде Пери,

Блуждающей у райской двери,

Внимающей из облаков

Далекого блаженства звукам

И в то же время адским мукам,

Огню и скрежету зубов.

Он был далеко не ребенок;

Все понимал: и жизнь и век,

Зло и добро — был добр и тонок;

Но — был невзрослый человек.

Как часто, сам сознавшись в этом,

Искал он дела — и грустил;

Хотел ученым быть, поэтом,

Рвался и выбился из сил.

Он беден был, но не нуждался,

Хотел любить — и не влюблялся,

Как будто жар его любви

Был в голове, а не в крови.

Он по летам своим был сверстник

Белинскому. — Станкевич был

Его любимец и наперсник.

К нему он часто заходил

То сумрачный, то окрыленный

Надеждами, и говорил -

И говорил, как озаренный.

А то как над собой трунил -

Или приятелю твердил:

"_Как знал ты жизнь — как мало жил_" {*}.

{* Стих Веневитинова. (Прим. авт.)}

Какую роль играл он в свете,

И как он в высший свет попал,

Когда не ездил он в карете

И модных галстуков не знал?

Туда, сказать вам откровенно,

Попал он необыкновенно,

И вовсе роли не играл, -

Самарин там его встречал. -

Он появлялся бледный, скромный,

Всегда с улыбкою заемной,

Всегда один, — всегда вдали

От пышных дам, хоть эти дамы

И были как нельзя милей,

Вообразив, что на мужей

Он сочиняет эпиграммы.

—-

Но не пора ли кончить мне

Беседовать наедине

С моей музой простодушной,

Чтоб за моим героем вслед

На время окунуться в свет,

Холодный свет, но не бездушный, -

Свет не бездушный, но с душой

Опутанной, немой, слепой,

Коварным идолам послушной, -

Свет, не ходящий без ходуль,

Но обладающий крылами

Могучими. — Друзья! найду ль

Я крылья там, — иль вместе с вами

Пройдусь в толпе, гордясь цепями?

Читатель! Если ты желал

В начале моего творенья

Найти ошибку, упущенье

Иль вялый стих, — и не зевал

Над этой первою главою, -

Ты ничего не потерял:

Я угощу тебя второю.

Но если ты не дотянул

До половины и — заснул,

Спи, милый мой! — Господь с тобою! -

c ГЛАВА 2

В Москве жил-был один барон.

Как все бароны, верно он

Был человеком не без веса:

Он был богат, играл в бостон,

Поутру делал моцион,

И — был дурак. Но баронесса…

Была особая статья!

О! будь я дама, — верно б я

Ей подражал, иль, уж поверьте.

Возненавидел бы до смерти.

(Пишу по слухам мой рассказ.)

Я к сожаленью только раз

И видел, как она в концерте

С тетрадкой нот сидела, и -

Ресницы длинные свои

Склоня к коленям, как маэстро,

Карандашом, под гром оркестра,

Чертила что-то.

Гордый Лист,

Известный вам фортепьянист,

Когда из Венгрии опальной

(Артистов модный идеал)

Он прилетел и взволновал

Наш север славой музыкальной, -

Ее недаром посетил:

Был пьян и гениально мил.

Недаром Щепкин знаменитый,

Поборник Гоголя маститый,

Ее гостям "Разъезд" читал,

Смешил, смеялся и рыдал.

Недаром зеленью, цветами

В мороз крещенский убрала

Она свой угол, и была

Всегда особенно мила

С московскими профессорами.

Стихи читала, как поэт,

Хоть и без лишних декламаций,

И на защиту диссертаций

Езжала в университет.

Недаром в обществе старались

Ей потихоньку подражать:

Хвалили, громко заступались,

Или за нравственность боялись,

И торопились клеветать.

Но ложь была такого рода, -

Такая радужная ложь,

Что ей завидовала мода

И восхищалась молодежь.

Барон был муж довольно вялый,

Не делал ни добра, ни зла;

Жена, конечно, не могла

При нем быть женщиной отсталой;

У ней был сын — неглупый малый,

Но недогадливый — в отца.

Когда он в зеркало гляделся,

Чертами своего лица

Он любовался и вертелся,

И этого-то молодца

Учил Камков. Воображаю,

Как он внушал, как прививал

Он философию к лентяю.

Однажды, право я не знаю -

Кто баронессе подсказал,

Что это — золото-учитель,

Что он магистр и сочинитель,

Что он, как древний Ювенал,

Не только знает по-латыне,

Но, что довольно редко ныне,

Прочел Гомера до конца,

И так же изучил глубоко

Язык богов и дух слепца,

Как баронесса Поль де Кока.

Такая новость не могла

Не изумить ее сначала;

Но баронесса отвечала