Избавлюсь ли когда от римлян и от греков?..
Бесчеловечные два племя человеков!
Мне кажется, они из гроба восстают
И в этом мире мне покоя не дают.
Друзья! в последний раз о них веду я слово!..
Чуть вышел я на свет — мученье мне готово:
Во сне и наяву ужасный свист лозы
С угрозой мне твердил латинские азы.
Язык Горация мне был источник муки!
Увы! как скоро я, без брани, без науки,
Вытверживал язык кормилицы моей!
Что ж? сряду в восемь лет не помню я двух дней,
Чтоб не был вышколен за Плиния, Назона
Или по милости Сенеки, Цицерона
За их творения, за славные дела…
А их давным-давно могила прибрала!
Риторикой потом меня тиранить стали;
Там дикие слова мой слух и ум терзали
Их ревом греческим. То были: Плеоназм,
Синекдоха, Эмфаз, Хариентизм, Сарказм,
Антономазия, Прозопопея, Хрия…
Как часто я, твердя сии слова чужие,
«Помилуйте, — шептал сквозь слезы, — я не грек!»
И, вслушавшись, меня учитель снова сек.
Из школы сей меня в ученый свет пустили.
Там люди умные о всех вещах судили,
Унизывая речь словами мудрецов
Латинских, греческих… И вот наш век каков:
Последний школьник вам, в жару ученых споров,
Готов по пальцам счесть архонтов и эфоров!
В театре и того не легче было мне:
Там вечно я в чужой, далекой стороне;
Повсюду имена Меропы, Гермионы,
Кассандры, Данаид, и Федры, и Дидоны,
Всех греческих цариц, упрямых, злобных жен,
Слезливых, нежных вдов, причудливых княжен,
Их обожателей, супругов исступленных,
Как волки воющих, как тигры разъяренных…
И ты, преступная и жалкая семья,
Атридов род! тебя не раз оплакал я:
Ты отдыха себе и в гробе не находишь
И, ряд теней, у нас по сце́не вечно бродишь!
От греков наших я в деревню ускакал
И в книгах нынешних наставников искал:
Хотел узнать наш век, узнать минувши годы
И что в них делали соседние народы…
И тут, к моей беде, на древних я набрел!
Событий ход меня во Францию привел.
Там вижу, что убийц неистовая стая,
Губя соотчичей и храмы разрушая,
От родовых имен в безумстве отреклась
И в имена Сцевол и Брутов облеклась;
Там изверги, влача людей под гильотины,
Твердят: «Мы все равны! у нас теперь Афины!»
Там грубый Цицерон иль грязный Демосфен
Кричит: «Палач — герой; вор должен быть почтен:
Ведь в Спарте воровство законом одобрялось!»
И всё то к римлянам и грекам применялось!..
О вы, ученые наставники людей,
Сосуды мудрости, светила наших дней!
Энтузиазмы к нам внесли вы, симпати́и;
Вам слава!.. но пока по-гречески в России
Вы не успели всех крестьян переучить, —
Не всё ли вам равно по-русски говорить?
<1823>
111. <САТИРА НА СОВРЕМЕННЫХ ПОЭТОВ>
Друзья! кипящий кубок сей
Поэтам осужденным:
Мы зрим в них братий и друзей;
Хвала певцам забвенным!
Уж для врагов их грозный лик
Не будет вестник мщенья,
И не взревет их хриплый крик
На новы сочиненья.
Перо их боле не скрыпит,
Иссякли их чернилы,
И пуст увядших стол сдоит
На радость вам, зоилы!
Где Николев, который выл
Несносными стихами?
Он пал, главу свою склонил,
Щемив перо зубами.
Чему смеялся он в стихах,
Тем память нам оставил;
Се твой, о Тредьяковский, прах
Навек его прославил!
И тих его последний час!
В Украине зарытый,
Оставя поприще, угас
Поэт наш плодовитый.
А ты, Грузинцев, бард младой!
Где арфа на разладе?
Увы! он рифмой натяжной
Не грянет в «Петриаде».
В поэме ль звучной забренчит —
И слух, и ум терзает;
В трагедии ль заговорит —
И всяка плоть зевает.
Ах! кучи вкруг его лежат
В подвалах Глазунова…
Они — сном непробудным спят,
О их творце — ни слова.
А где же твой, пиита, прах?
Какою взят могилой?
Пойдет искать его в слезах
Стихов кропатель хилый!
Там всё — нескладных рифм содом,
Они, как волны, яры,
Спеша поставить свет вверх дном,
Твердят свои удары.
К нему твой пухлый дух слетит
Из рифмотворной сени,
И хаос мыслей возвестит
Прибытье дружней тени.
И ты, Лабзин!.. ах, на Сион
Вотще манил нас к богу!
Других спасал; себе же он
В ад проложил дорогу!
Еще друзей нам слышен клич,
Всё мнят: с одра восстанет,
Его ни гром, ни паралич
В могилу не затянет.
А он… навек тетрадь сложил,
Погибших душ ходатай!
И духом в область воспарил,
Где тлеют пустосвяты.
И честь вам, падшие друзья!
Ликуйте в горней сени!
Там ваша верная семья,
Певцов несносных тени!
Хвала вас будет оживлять
В кругу сынов Беседы.
«От них учитесь вы писать!!!» —
Рекут Славяно-Деды.
При вашем имени вскипит
В певце ретивом пламя,
Он гласом ослим зарычит,
Захлопает ушами.
Тебя хвалой, о Гнедич, чтим!
Цвети твоя фигура!
Ты глазом только лишь одним
Отличен от Амура.
О! сколь с уродливым лицом
Ты кажешься прекрасен!
И славным он прослыл чтецом,
И глас его неясен;
И кто тогда сравнится с ним,
Как он, певцам в отраду,
Завоет воем гробовым
Жуковского балладу?
Хвала, почтеннейший, хвала!
Хвала и многи лета!
Тебя судьбина облекла
В высокий сан поэта!
Чего-чего ты не писал?
Чем-чем не занимался?
Посланья, были сочинял
И в баснях отличался.
Всему-всему ты подражал,
Протей между певцами!
Крестьян, солдатов наставлял
И прозой, и стихами.
Иллюминат, обскурантист
Бываешь по погоде,
Магнетизер, экзаметрист
И мистик ты по моде…
Там утки плещутся трюшком,
Гусь говорный гогочет,
Там деньги в поте и трудом,
Сорока там стрекочет.
На ветке роза молодой
Вдруг вспыхнула и пышет!
А здесь — о чудо! — над водой
Черемха негой дышит!
Хвала, неукротимый лгун,
Свиньин неугомонный,
Бумаги дерзостный пачкун,
Чужим живиться склонный!
Писатель, химик, астроном
И дипломатик славный,
Художник, врач и эконом,
Во всем нулю лишь равный!
О диво! вижу тамо рой
Людей больших и малых!..
Его-то самоучек строй,
Былых и небывалых.
Хвала вам, тройственный союз!
Душите нас стихами!
Вильгельм и Дельвиг, чада муз,
Бард Баратынский с вами!
Собрат ваш каждый — Зевса сын
И баловень природы,
И Пинда ранний гражданин,
И гений на все роды!
Хвала вам всем: хвала, барон,
Тебе, певец видений!
Тебе, Вильгельм, за лирный звон,
И честь тебе, Евгений!
Хвала, наш доблестный Плетнев,
Венцы похвал плетущий
Святому братству из стихов
И их таланты чтущий.
Что в том, коль презрит вас толпа
И назовет глупцами?
Толпа презренна и глупа,
Вы нас причтите сами;
Свет строгий едким языком
В вас жару не <умалит>.
Да хвалится ж осел ослом,
Коль свет его не хвалит.