В Нэпа четвертый год кто
Станет писать без аванса?
В честь Серапионовских братьев то
Я начинаю стансы.
Вулкан Фудзи-яма извергнул дым,
Земля затряслась в Иокогаме:
Всеволод Иванов въехал в Крым
Верхом на чортовой маме.
А славный Зощенко в тот же час, —
Друзья, торопитесь отныне! —
Немедленно въехал на Парнас
На небольшой «Дрезине».
Лунц взял Берлин, и хоть разбит
Отчасти был при этом,
Но он поправится и победит
Прочие части света.
Все титулы Федина кто сочтет,
Все главы его романа?
Везде ему воздают почет,
В Москве и даже в Рязани.
Прямые пути для широких натур,
Будь сапожник иль граф ты:
Николай Никитин via Рур
Стал редактором «Правды».
Груздев Илья высоко вознесен
(Плод еженощных бдений):
Рекомендует учебники он
Трудшколам второй ступени.
Старое старится, молодое растет,
Кто же теперь поверит,
Что Веня Каверин вновь перейдет
Из мастеров в подмастерья?
Слава, о Тихонов, отец баллад,
Начальник обширного рода!
Дал в Пролеткульте «Мертвый солдат»
Семьдесят тысяч приплода.
Миша Слонимский стал глубок —
В шахты залез Донбасса.
Из-под земли он приволок
Идеологию класса.
Слониха беременна девять лет,
Такова слоновья порода.
Федин родил не слоненка на свет,
А «Города и годы».
Скромность всех добродетелей мать
И дочь хорошего тона.
Знаю, Полонскую будут ругать
Здорово Серапионы.
<Ноябрь 1923 — 1 февраля 1924>
Война варила людей в котле
(В приварок чугунный шел горох),
Огнем прожигала, студила в земле…
Кто мог — выживал, умирал — кто мог.
А кто оставался целым и жил,
Тот был пищеварке отчаянной мил.
Хилое тело и рыбья кровь —
Власти конец и конец поколенья.
Но юность встает из кипящих котлов —
Она без изъяна и без сожаленья.
Видишь: Марс сегодня красен,
Пахнут улицы бедой,
Берегись, твой путь опасен
Под чудесною звездой.
Скрытой тенью в сумрак никни,
Да на мостике не стой,
Чтоб с Метеха не окликнул
Ротозея часовой.
Месяц ползает по крышам,
Обходя Шайтан — базар.
Легкой поступью неслышной,
Поднимись на Авлабар.
Постучи неслышным стуком
У показанных ворот.
Не любовную докуку
Утолишь…
Как будто сад раскинутым
Стоит в долине город,
А улицы, в долине той,
Уходят прямо в горы.
У нас еще задумалась
Весна — идти иль нет,
А здесь на пышных улицах
Веселый летний цвет.
А солнце жарит с высоты,
Палит огнем пожарным.
От солнца этакого ты
Сойдешь с ума, товарищ!
А хлеба здесь не родится,
Жрет булки весь народ.
Буржуев здесь не водится, —
Их вывели в расход.
Вина здесь не убавится,
Хоть пей с утра до вечера,
А бабы здесь — красавицы,
Но, малость, недоверчивы.
Когда-нибудь, наверное,
Устроим для народа,
Чтобы во всех губерниях
Была как здесь погода!
Ты написан бурой краской.
Меж двумя морями мост.
Там на карте гор кавказских
Не увидишь пышный рост.
А посмотришь глазом зорким
Город есть такой, Тифлис.
Ходят ослики по горкам
Осторожно вверх и вниз.
По вместительной плетенке
Тащат с каждой стороны,
Луком, дынями и грушей
Тяжело нагружены.
Звонким голосом погонщик
Приглашает покупать,
Но мальчишки могут тоньше
И пронзительней кричать.
Если солнце жарит спину,
Помани-ка их сюда, —
В толстых глиняных кувшинах
Есть прохладная вода.
Крик и говор на базарах,
Пахнет серой над Курой,
В тесноте кварталов старых
Не проходит верховой.
Жмутся улицы по склонам,
Крыша, крыша лезет вслед.
Там крылечкам и балконам
Нет конца и счета нет.
День-деньской печет как в печке,
Не найдешь тенистый сад.
Кипарисы словно свечки,
В землю воткнуты, торчат.
Ну, а все-таки тифлисцам
Не сидится по домам,
Даже дома спать ложится
Неохота, видно, там.
Спят на улице немало,
А под голову — рука,
Нет прохладней одеяла,
Мягче нет пуховика.
<1925>
