Как людям суемудрым любо
Венками лавра, пальмы, дуба,
Гордясь, венчать себе главу,
На эту скудную листву,
На эти жалкие тенеты
Сменяв тенистые щедроты
Всех рощ и всех земных садов —
В гирляндах листьев и плодов!
Здесь я обрел покой желанный,
С любезной простотой слиянный;
Увы! Я их найти не мог
На поприще земных тревог.
Мир человеческий — пустыня,
Лишь здесь и жизнь и благостыня,
Где над безлюдьем ты царишь,
Священнодейственная тишь!
Ни белизна, ни багряница
С зеленым цветом не сравнится.
Влюбленные кору дерев
Терзают именами дев.
Глупцы! Пред этой красотою
Возможно ль обольщаться тою?
Или под сенью этих крон
Древесных не твердить имен?
Здесь нам спасенье от напасти,
Прибежище от лютой страсти;
Под шелест этих опахал
Пыл и в бессмертных утихал:
Так Дафна перед Аполлоном
Взметнулась деревцем зеленым,
И Пана остудил тростник,
Едва Сирингу он настиг.
В каких купаюсь я соблазнах!
В глазах рябит от яблок красных,
И виноград сладчайший сам
Льнет гроздами к моим устам,
Лимоны, груши с веток рвутся
И сами в руки отдаются;
Брожу среди чудес и — ах! —
Валюсь, запутавшись в цветах.
А между тем воображенье
Мне шлет иное наслажденье:
Воображенье — океан,
Где каждой вещи образ дан;
Оно творит в своей стихии
Пространства и моря другие;
Но радость пятится назад
К зеленым снам в зеленый сад.
Здесь, возле струй, в тени журчащих,
Под сенью крон плодоносящих,
Душа, отринув плен земной,
Взмывает птахою лесной;
На ветку сев, щебечет нежно,
Иль чистит перышки прилежно,
Или, готовая в отлет,
Крылами радужными бьет.
Вот так когда-то в кущах рая,
Удела лучшего не чая,
Бродил по травам и цветам
Счастливый человек Адам.
Но одному вкушать блаженство —
Чрезмерно это совершенство,
Нет, не для смертных рай двойной —
Рай совокупно с тишиной.
Чьим промыслом от злака к злаку
Скользят лучи по Зодиаку
Цветов? Кто этот садовод,
Часам душистым давший ход?
Какое время уловили
Шмели на циферблате лилий?
Цветами только измерять
Таких мгновений благодать!
Душа:
О, кто бы мне помог освободиться
Из этой душной, сумрачной Темницы?
Мучительны, железно-тяжелы
Костей наручники и кандалы.
Здесь, плотских Глаз томима слепотою,
Ушей грохочущею глухотою,
Душа, повешенная на цепях
Артерий, Вен и Жил, живет впотьмах, —
Пытаема в застенке этом жутком
Коварным Сердцем, немощным Рассудком.
Тело:
О, кто бы подсобил мне сбросить гнет
Души-Тиранки, что во мне живет?
В рост устремясь, она меня пронзает,
Как будто на кол заживо сажает, —
Так что мне Высь немалых стоит мук;
Ее огонь сжигает, как недуг.
Она ко мне как будто злобу копит:
Вдохнула жизнь — и смерть скорей торопит.
Недостижим ни отдых, ни покой
Для Тела, одержимого Душой.
Душа:
Каким меня Заклятьем приковали
Терпеть чужие Беды и Печали?
Бесплотную, боль плоти ощущать,
Все жалобы телесные вмещать?
Зачем мне участь суждена такая:
Страдать, Тюремщика оберегая?
Сносить не только хворь, и бред, и жар,
Но исцеленье — это ль не кошмар?
Почти до Порта самого добраться —
И на мели Здоровья оказаться!
Тело:
Зато страшнее хворости любой
Болезни, порожденные Тобой;
Меня то Спазм Надежды раздирает,
То Лихорадка Страха сотрясает;
Чума Любви мне внутренности жжет,
И Язва скрытой Ненависти жрет;
Пьянит Безумье Радости вначале,
А через час — Безумие Печали;
Познанье Скорби пролагает путь,
И Память не дает мне отдохнуть.
Не ты ль, Душа, так обтесала Тело,
Чтобы оно для всех Грехов созрело?
Так Зодчий поступает со стволом,
Который Древом был в Лесу Густом.