«Как ящерица дышит тяжело…»
Как ящерица дышит тяжело,
Мучительно меж пальцами моими,
Но судорогой тело мне свело,
И руки сделались чужими.
Оставь и не зови теперь меня:
Тебе, земной, я больше не отвечу —
Не знаю, как, но превратился я
В того, кто вышел мне навстречу.
«Бывает так — чуть слышно скрипнет дверь…»
Бывает так — чуть слышно скрипнет дверь,
Связующая нитка оборвется
Меж тем, что было прежде и теперь, —
И вот пойдет, завертится, начнется,
Все полетит в тартарары, к чертям.
Вскочил, бежишь, охвачен дрожью мелкой,
Спеша, рывком откроешь дверь, а там
Столовая — и на столе — тарелки.
«Просеивает ночь в незримом сите звуки…»
Просеивает ночь в незримом сите звуки,
И на землю летит уже не шум, а пыль, —
Но взвизгнет шинами автомобиль,
Иль поезд закричит на дальнем виадуке,
И я почувствую сквозь полусон,
Что мир земной, увы, уже совсем непрочен,
Что он, как яблоко, где много червоточин,
К высокой ветке еле прикреплен.
«Как крепко стул стоит на четырех ногах…»
Как крепко стул стоит на четырех ногах,
А мне на двух стоять уже куда труднее.
Трепещущим и мраморным крылом Психея
Сверкает и дрожит и бьется впопыхах.
Пыльца осыпалась, и пестик набухает, —
Ведь даже смертный сон лишь разновидность сна,
Но как бы ни был прочен здешний мир, она,
Душа моя, о том едва ль подозревает.
«Мудрее всех прекрасных слов…»
Мудрее всех прекрасных слов
Простое это слово — ожиданье:
Ведь состоят из четырех слогов —
Тобой еще не данное лобзанье,
Строка, которая придет ко мне
И будет лучшею моей строкою,
Тот день, когда в смертельной тишине
Я ту — большую — дверь открою.
Дождь ночью («Полна веселым шорохом дождинок…»)
Полна веселым шорохом дождинок
Тяжелым зноем пахнущая мгла.
Спросонок, кажется, — со всех тычинок
Она пыльцу и влагу намела,
Она подбросила, как мяч, зарницу,
Прогрохотала вдалеке, и вновь
Летит на запрокинутые лица,
Как дождь, — с веселым шорохом — любовь!
«Густая прядь скользнула вдоль щеки…» [64]
Густая прядь скользнула вдоль щеки
К твоим губам, запачканным черникой,
Прозрачный луч вокруг твоей руки
Обвился золотою повиликой,
Среди кувшинок, в заводи ручья,
Купалось облако в воде по пояс.
Нас было трое в мире — ты да я,
Да облако, как ты и я, — живое.
«Я помню — неба синий водоем…»
Я помню — неба синий водоем
И фейерверк, и круглый треск хлопушек,
На запрокинутом лице твоем
Коричневые звездочки веснушек,
Плакучий водопад ракетных слез,
Миндальный запах тающего дыма, —
Я все прекрасное с собой унес:
Как хорошо, что жизнь неповторима!
«Сухая ветка слабо хрустнет под ногой…»
Сухая ветка слабо хрустнет под ногой,
И снова, как вода, течет молчанье.
Оно полно, полно тобой, одной тобой,
Тобою, не пришедшей на свиданье.
Что из того, что не было тебя и нет?
Ты здесь, как бы ты ни была далече.
Проверь — и ты в душе своей увидишь след
Несостоявшейся, но бывшей встречи.
«Туман рассеялся. Сгущаясь, влага…» [65]
Туман рассеялся. Сгущаясь, влага
Впитала солнца утреннего свет.
Лохматый склон глубокого оврага
Серебряными бусами одет.
Но ярче всех, подвешенная к ветке,
Любуясь собственной своей игрой,
Сияет паутиновая сетка,
Воздушной ставшая звездой.
«Речной паук, как будто на коньках…» [66]
Речной паук, как будто на коньках,
Скользит, легко касаясь влаги плотной,
За ним летит вдоль заводи болотной
Листок ольхи на желтых парусах.
Полдневный зной совсем не говорлив,
Но к вечеру от края и до края,
Все ширясь в тростниках и нарастая,
Звенит лягушечий речитатив.
«Был вырезан ножом глубокий шрам…» [67]
Был вырезан ножом глубокий шрам
На темном серебре коры древесной:
Твоей начальной буквы круг чудесный,
Отчетливый — наперекор годам.
По рытвинам коры остроконечным
Бежит большеголовый муравей,
Не зная в торопливости своей
О том, что круг был создан бесконечным.
