Собрание сочинений в трех томах. Том 2
На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Собрание сочинений в трех томах. Том 2, Федоров Василий Михайлович-- . Жанр: Поэзия. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале bazaknig.info.
Название: Собрание сочинений в трех томах. Том 2
Автор: Федоров Василий Михайлович
Дата добавления: 16 январь 2020
Количество просмотров: 238
Собрание сочинений в трех томах. Том 2 читать книгу онлайн
Собрание сочинений в трех томах. Том 2 - читать бесплатно онлайн , автор Федоров Василий Михайлович
Во второй том трехтомного собрания сочинений известного русского советского поэта лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Василия Федорова включена популярная поэма "Седьмое небо", маленькие поэмы "Далекая", "Белая роща", "Проданная Венера" и другие.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Перейти на страницу:
ПАМЯТЬ ВЕКА
Ты, критик,
Как бы мы ни пели,
Не говори, впадая в страх,
Что наши песни не созрели
Судить о горьких временах.
И не советуй нашим лирам,
Воспевшим честные бои,
Отдать трагедии свои
Иным векам,
Иным Шекспирам.
Над нами, говоришь, не каплет,
Повергнут, говоришь, Макбет…
Но жив народ — извечный Гамлет.
Быть иль не быть?
Подай ответ.
Закрытое плитой надгробной,
Уже зарытое навек,
Непознанное зло способно
Недобрый выбросить побег.
Брат Родину любил.
За это
Врагами был он оклеветан
И на крови тюремных плит
Был именем ее убит.
Что из того, что честный воин
Погиб не в тысячном строю!
Он тех же почестей достоин,
Как и погибшие в бою.
Но, возвратясь
Под наше знамя,
Он, мертвый,
Нас, живых, винит.
Пойми же,
Родина глядит
И судит
Нашими глазами.
Для трех,
Для двух,
Для одного
Обиженного человека
Есть память лет…
А память века —
Для человечества всего.
* * *
Та жизнь
Еще не стала сном,
Не позадернулась туманами…
Березы, помню, под окном
Струились белыми фонтанами.
Беда не виделась бедой.
Ласкал мой взгляд
Зарею розовой
В прожилках четких,
Как литой,
Зеленый,
Нежный
Лист березовый.
А между тем
Над боевой,
Над озорной,
Над невезучей
Моей высокой головой
Ползли предгрозовые тучи.
И солнце из-за темных гряд
Блестело то орлом, то решкой.
Друзей сочувствующий взгляд,
Потайных недругов усмешки.
Ни добрых слов,
Ни теплых рук.
В ладонях — скуповатый выем.
Передо мной, как перед Вием,
Чертили отчужденья круг.
Как перед ним,
В глазу — по свечке.
При встрече, чтобы не пугать,
На боязливых человечков
Не смел я веки поднимать.
А грудь гудела, как набат.
Куда пойти?
К кому податься?
Пришел к друзьям.
— Да что вы, братцы?!
— Брат негодяя нам не брат! —
Мне и Борис руки не подал.
Багровей, чем вареный рак,
Скривился:
— Брат врага народа
Потенциально… тоже враг…
И мысль,
Как молнии разбег,
Застыла, не стирая ночи,
Что в осуждении жесточе
Бывает подлый человек.
Другая разум потрясла:
Кто в чистоту теряет веру,
Теряет истинную меру
В понятии
Добра и зла.
В тот час,
Когда пошел караться,
Все шмыгало куда-то вбок.
Казалось, стала вырываться
Сама земля
Из-под сапог.
И пусть!
Перед лицом закона,
Перед тобой, любовь моя, —
О, смертный стыд! —
Предстану я
Как брат
Японского шпиона.
* * *
Глядел,
Припоминая брата,
И говорил: родился я
Под орудийные раскаты,
Почти как царское дитя.
Слепые осенив бараки,
Припламеневшие к цевью,
В то утро огненные флаги
Согрели небо
В честь мою…
А через год
Не от пирожного,
Не от медов в златом ковше
Везли меня
Сквозь хмарь таежную
Ко хлебной дедовой меже.
В нас отдыха
Меж невоспетыми,
Но не забытыми досель,
Между оглоблями воздетыми
Моя качалась колыбель.
Сама тайга меня качала
На зависть лиственным лесам
И положила там начало
Моим стремленьям
К небесам.
Припоминал
О школьной парте,
О хлебе, что учил труду…
— О брате!.. Говори о брате!..
— Не торопи!.. К нему, иду!..
Не торопи.
Послушай, Борька,
Все, все скажу, не умолчу.
Он брат,
И не по крови только,
А больше:
Брат по Ильичу.
Бойцы, умевшие все вынести,
От бед не отводили глаз.
Как эталоны справедливости,
Они ходили
Среди нас…
Тогда,
Шумевший, как немногие,
Готовый на любой навет,
Борис, мне бросил:
— Де-ма-го-гия!..
Я нарисую твой портрет.
Все расскажу,
Открою начисто,
Как ты, —
Перекривил он рот, —
Из-за преступного лихачества
Разбил советский самолет.
— Факт?
— Факт. —
Торжествовал он:
— Так-то! —
Не ведал я,
Что два лица
Бывает у любого факта
Для честного
И подлеца.
— Факт?
— Факт.
И снова
Краской черной,
В себя омакивая кисть,
Чужой,
Постыдной и позорной
Изображал мою он жизнь.
Недоставало только стражи.
Мне в усиление вины
Все ставилось в строку,
И даже
Мои космические сны.
Страшнее всякого порока
Изображалась в той строке
Моя шумливая тревога
О неосвоенном пике…
Моя любовь,
Мой свет единый,
И мой восход,
И мой закат.
Так лгал он,
Что в уходе Дины,
Казалось, был я виноват.
Молчал…
Хотя для оправданья,
Лишь тронь,
Сказало бы само
Лежавшее в моем кармане
Ее прощальное письмо.
Когда уже совсем поник,
Уже пошел куда-то книзу,
Услышал я Марьяны крик,
Как две пощечины Борису:
— Ложь! Ложь!..
Потопленный,
Из рямины
В полупритихший глядя зал,
Увидел я глаза Марьяны…
Глаза Марьянины…
Глаза…
Одни глаза…
Большие…
Карие…
В них страх горел,
И стыд в них рдел,
Как будто тесный зал летел,
Как самолет
Летит к аварии…
* * *
И ушел я, преступный…
И не только Седьмое,
Стало мне недоступно
Небо даже простое.
Высота отблистала,
И дорога в развилке
Узким горлышком стала
Недопитой бутылки.
Быть с ней
Сердцу дешевле.
Постигается легче
Лебединая шея,
Голубиные плечи.
Ночь идет, нависая,
Ночь идет, и за полночь
Завихлялась «косая»
Ресторанная сволочь.
Разжижение плоти.
Торжество круговерти.
Как на всяком болоте,
Появляются черти.
И, развязный и резвый,
Плыл он сном ресторанным.
Бойтесь, ежели трезвый
Занимается пьяным.
— Ты же волен?
— Не волен.
— Ты здоров?
— Я калека.
— Чем ты болен?
— Я болен.
Всеми болями века. —
Хмыкнул.
— Глупая ноша.
— Не умею иначе.
— Века нет.
— Тогда что же?!
— Лишь минуты удачи.
Я поднялся.
Встревожен,
Отряхнулся от пьянства
И ударил по роже
Мировое мещанство.
Крикнул, все еще дюжий:
— Топочите! Пляшите!..
А вот этого в луже
На мой счет запишите!
* * *
Все рушилось.
Хмельному мнилось,
В глазах — Помпея...
Свет и тьма.
Труба кирпичная кренилась,
Качались люди и дома.
На площади.
Где гимны пели,
Казалось, ставши на вулкан,
Пошатывался великан
В тяжелой каменной шинели.
Не осуждал его,
Не клял.
Был пьян, а все же догадался,
Что он стоял,
Что мир стоял
И только я один шатался.
Доверчиво пошел к нему
Искать защиту и опору…
— Нас, гордых, бьют…
А почему
Услужливые лезут в гору?
Зачем в чести чиновник-трус
И карьерист особой масти,
Которым попривили вкус
К твоим цитатам,
К славе,
К власти?
…Кто страхи превратил в закон?
Кто мою веру вынул вон?
Кто зло внушил:
Казнись, Василий!
Не знаешь?
Горю не помочь?
Так для чего ж
Мне эта ночь,
Перед которой
Я бессилен?!
Огромный,
Каменный в беде
И несгибаемый к обиде,
Он слишком далеко глядел
И, кажется,
Меня не видел.
* * *
И дом — не дом…
Из темноты
Светились, распуская косы,
Три белостройные березы,
Как три богини красоты.
Прощался с ними,
С их листвою:
Прощай, любовь…
Прощай, родня…
Уйду! На все глаза закрою.
Уйду! Живите без меня.
Вдруг скрип…
Вдруг шорох...
Кровь застыла…
Марьяна — как она смела! —
Вошла, спиною дверь прикрыла
И, как распятье, замерла.
Спросила:
— Где ты, дорогой? —
Прислушиваясь и ступая,
На вздох мой трудный,
Как слепая,
Пошла с протянутой рукой.
Близка до умопомраченья,
Склонилась надо мной, нежна:
— Вот я пришла… — и горячее,
Тревожней,
Тише:
— Я пришла…
Молчал…
Ожесточенно. Тупо.
Казалось, что совсем оглох.
Казалось, что пристыли губы,
Казалось, что язык отсох.
Но, ослабевший, онемевший,
Далеким сердцем слышал я,
Как по крови охолодевшей
Текла горячая струя.
Любовь, обида — все смешалось.
Обидней всех иных обид
Была ее ночная жалость,
Принесшая мне боль
И стыд.
— Ты недоволен?
— Мне не нужен
Любовный дар чужой жены
Во искупление вины
Исклеветавшегося мужа…
— Не смей!..
— Нет, смею.
— Ну, взгляни… —
И все клонилась
Ниже… Ниже…
— Уйди! Уйди!..
— Да не гони же,
Да не гони же, не гони.
Ведь я твоя…
Припомни, милый,
Полет бедовый нас роднит.
Пусть та беда разъединила,
А эта пусть соединит.
Мой горестный,
От наговоров,
От всех,
От всех,
От всякой лжи
Давай через леса и горы
Мы к нашей речке убежим.
Туда, где лес
В зеленом дыме.
Где нас с тобою ждут давно :
И волны те…
И золотыми
Песками
Выстланное дно…
И бредила,
И принижалась
В слезах,
Как горицвет в росе.
И грудью ко груди прижалась,
Щекой к щеке,
Слезой к слезе.
Уста подстерегли уста,
Исток притяготел к истоку.
Порок жесток.
А чистота,
Она по-своему жестока.
Нет,
Я не принял праздник страстный,
О том лишь думал, чтоб она,
Как ни мала моя вина,
Не становилась
К ней причастной.
Смущенная,
Уже дичилась:
— Все понимаю…
Не сержусь…
Но все равно,
Что б ни случилось,
А я к Борису
Не вернусь…
Вскочил.
Пустынно.
Нет Марьяны.
Была ль?
Лежит платок.
Была!..
Качаясь,
Морем-океаном
Куда-то комната плыла.
* * *
Куда?
Ты сам судьбою правь,
Любовью, даже в час гоненья,
В окно, как за борт,
Вниз — и вплавь,
Захлебываясь в белой пене,
Гонись за нею до зари,
Гонись,
Гонись,
В нее лишь веря,
Бери с волны,
Со дна бери
И выноси ее на берег.
У площадей,
Как у морей,
Булыжной рябью
Лона вздулись.
В притухшем свете фонарей
Медлительны теченья улиц.
Кружу в отчаянном кругу,
Из переулков,
Из круженья,
Как потерпевшего крушенье,
Меня прибило к тупику.
Калитка
В дождевых накрапах.
И за калиткою — в разгон,
До плеч закидывая лапы,
К моей груди припал Додон.
С упреком и веселым плачем.
Еще боясь,
Что прогоню,
Косматая душа собачья
Признала скорбную мою.
Уж он-то знал,
Кто друг,
Кто враг.
Впервые в жизни,
Пса лаская,
Увидел я, что у собак
Улыбка добрая такая.
Ворча, как бы чуть-чуть браня,
Со всей догадливостью зверя
Он перед Силычем у двери
Ходатайствовал за меня.
Старик впустил.
Вошел из ночи я
И сразу понял:
Мы друзья.
Как у него рука рабочая,
Железом пахла и моя…
* * *
Стол.
Сидим.
Привыкший к ремеслу,
Извлекаю тайное наружу.
По детальке малой, по узлу
Разбираю собственную душу
И кладу на стол.
Кладу.
Кладу.
Нежное, Марьянино, —
В сторонку.
Кажется, на чистую клеенку
Выложил я всю свою беду.
Осмотрел он
Душу инженера,
Осмотрел,
Потрогал хворь ее
И спросил:
— А вера где?
Без веры
Это не душа.
Утильсырье!
Злись,
Но верь.
Гони слепую месть.
Будь собою, думая о брате.
Только вот еще другие есть,
У которых вера по зарплате.
И враги,
И всякое жулье
В революцию и раньше лезли.
Но сильно доверие к ней,
Если
Бьют враги лишь именем ее.
Верь и верь,
Как веришь ты в металл.
Нынче наша вера
В нашем деле. —
Помолчал. —
Я Ленина видал…
И хранить его
Не перестал
В глубине души,
Как в Мавзолее…
С верою,
Что не поддамся злу,
Что в тоске
Перед бедой не струшу,
Снова по детальке, по узлу
Для борьбы собрал он
Мою душу.
Поклоняясь
Скромным именам,
В знатные
И модные не лезу.
Силычи! Я благодарен вам
За родство
По крови и железу.
* * *
Болеют люди.
По наитью
Мудрим, гадаем:
Чем? Бог весть!
Умрут — и обнаружит вскрытье
Их застаревшую болезнь…
С той площади,
Где гимны пели,
Перестоявши ураган,
Ушел однажды великан
В тяжелой каменной шинели.
Уже полжизни,
Как твержу я,
Хлебнувши горького до дна:
У мещанина и буржуя
Природа подлая одна.
Как тощий клоп
Из узкой щели,
Трави его иль не трави,
Так мещанин,
Идущий к цели,
Не пощадит чужой крови.
Такие — им же несть числа! —
Наглеют,
Начиная робко.
Мещанство —
Старая похлебка,
Где вызревает
Вирус зла.
И где-то очень далеко
Уже текла,
Уже кипела
Кровь астурийских горняков
И андалузских виноделов.
Как пламя по сухой стерне,
Чужая,
Ко всему глухая,
Война,
Все жарче полыхая,
Катилась к нашей стороне.
Была добра моя держава.
Спокоен был наш мирный Брест.
Вот Прага пала.
Вот Варшава.
И — взгляд во взгляд:
Звезда и крест.
Пред нами,
Торопя закат,
Как перед новою ночевкой,
Выламывался психопат
С банальной воровскою челкой.
Навстречу в норове крутом
Так нужно было встать кому-то,
Стать знаменем…
Причина культа,
Быть может,
И таится в том?
Не в том ли,
Что свой мудрый дар
Смешал он
С хитростью лукавой:
Тушить, как лесники пожар,
Чужую славу
Встречной славой?
Что б ни было:
Большое ль званье,
Успех иль неуспех в делах,
В природе чинопочитанья
Гнездится обоюдный страх.
Страх сильных — кровь…
И что страшнее:
Не верил нашим он сердцам,
Как будто коммунизм нужнее
Вождю народа,
А не нам.
…Для всех,
На ком остался след
Отверженности,
След изгнанья,
Он, мертвый, нужен,
Как признанье
Преодоленных нами бед.
Зарыт.
Во славу новых дней
Почти забыт.
К чему касаться!
Но мне от памяти моей,
От юности
Не отказаться.
Бери
Немаленькую мерку
Минувшему — всему тому,
Что было скроено по веку
И по народу моему.
Для трех,
Для двух,
Для одного
Обиженного человека
Есть память лет…
А память века —
Для человечества всего.
Перейти на страницу:
