1928
156. «Ничего я не знаю…»
Ничего я не знаю,
ничего не умею.
По закатному краю,
видишь, небо алеет?
В этом небе ведь — холод!
Этот отблеск — тревожен!
Льду кусочек отколот,
прямо в сердце положен.
1929
157. Ann's Elephant («Слоненок из серой глины…»)
Слоненок из серой глины
на розовом клякспапире
сошел с какой-то картины,
мне помнится, о Каире.
Иль, может, в Аддис-Абеба,
когда слонята играли,
сманив горбушкою хлеба,
его туземцы поймали.
Склонясь к столу, он мечтает
у тикающих часов
и даже мне не пеняет,
что нету других слонов.
Он очень ласков и смирен,
и только в глазах горят
огни каких-то кумирен
и странных идолов ряд.
1926
158. «Есть синее море и за морем горы…»
Есть синее море и за морем горы,
где теряются будни судьбы,
где в темных каньонах живут сикаморы
и у самых подножий — дубы.
На взморье — бурунов тяжелые взлеты,
и охапки подводной травы,
и от гор вечерами выходят койоты,
и разносятся крики совы.
Ты мне говоришь — я с тобою не спорю,
я ведь слушаю, точно во сне:
я тебя не люблю, я тоскую о море,
о заморской далекой стране.
1929
159. «Я уйду куда-то, где сейчас темно…»
Я уйду куда-то, где сейчас темно,
где ночное небо звездами полно,
где на белом поле лапчатая ель,
в тридесятом царстве, за тридевять земель.
Я не буду помнить душные сады,
кровью на дорогах легшие следы,
человечьих песен вспомнить не смогу,
буду ждать чего-то на пустом снегу.
Буду ждать и слушать, как зовет сова,
как под снегом шепчет сонная трава,
как ликует месяц звонкою красой
девушки небесной с огненной косой.
Будет ночь, как сказка, будет ночь сама
трепетать, как чудо, за плечом холма,
и тихонько полем, где тропинки нет,
проберется в душу небывалый свет.
1929
160. Sleep Blissfully, Sleep. Alexander Blok [103]
Sleep blissfully, sleep, oh ye guests that have come from afar,
forget that it's growing more dark in the cage where we are…
That stars now are falling, and draw silver threads as they pass,
and golden and shimmering wine serpents dance in the glass.
When all these threads join and a net has been made that will shine —
infinity has been created by snakes in the wine, —
this needless old cage will be lifted and whirled and thrown
in some blue eternity, bottomless chasm unknown.
1929
161. «Я с неба яркую звезду…»
Я с неба яркую звезду
рукою смелой украду.
О, разве это мир заметит?
Одна звезда так мало светит,
темней не может быть ему,
а я звезду свою возьму
и в сердце на конце кинжала
воткну, чтоб вечно освещала
все уголки, где мысль живет.
та мысль, что жизнь мою прядет,
все чувства в сердца клетке тесной
осколком мудрости небесной.
1921
СТИХОТВОРЕНИЯ II (Шанхай, 1936)
162. «Дуют, дуют белые метели…»
Дуют, дуют белые метели,
заметают след твоей судьбы.
Поднялись высоко за неделю
белые, тяжелые гробы!
Мертвому тревожный сон не снится,
мне — живой — мятель сковала грудь.
Здесь еще недавно пели птицы,
зеленел и золотился путь.
Что же помнить солнечные дали
в той стране, где вечный май блестит,
где в оправе розовых азалий
голубое озеро лежит?
163. «Не смотри на меня, не смотри!..»
Не смотри на меня, не смотри!
Я идти по земле не умею
далеко позади фонаря
городской и знакомой аллеи.
Зимней вьюгой я сбилась с пути —
злая, темная выдалась вьюга —
мне теперь никогда не найти
ни дороги, ни дома, ни друга!
Отчего в непогодную ночь
ты, сказавший великое слово,
не сумел прибежать и помочь,
довести до надежного крова?
164. «Прости, что я еще не верю…»
Прости, что я еще не верю
и песни не хвалю твоей —
твои глаза пустынней прерий,
росы вечерней холодней!
Я даже рук твоих не трону.
О, я с тобой — совсем одна…
За гранью синего каньона
невидящая глубина…
165. «На севере стоят большие скалы…»
На севере стоят большие скалы,
на севере растут высоко ели,
озера серые в лесах лежат — зеркала,
куда глаза людские не глядели.
Лиловый вереск длинными коврами
в далекой расстилается просеке,
отсвечивает солнце вечерами
и не скучает, нет, о человеке.
Я помню звезды в черном небосклоне —
и млечный путь, как тонкой ткани шарф,
раскаты неоконченных симфоний,
неповторимые аккорды арф…
Но у меня пути теперь другие:
в огромных городах, где ходят люди,
я видела глаза одни — людские —
и я не брежу об уснувшем чуде.
