«В тиши прадедовской аллеи…»
В тиши прадедовской аллеи
Шуршал тревожно старый дуб,
Во мраке бились молний змеи.
И как в их блеске был мне люб
Твой лик, точеный лик камеи,
С призывом знойным гордых губ.
Стон. Из индусской поэзии. На мотив Фез-Улла
В джунглях, где снегом белели жасмины,
Ложе любви расстелил нам апрель.
Я, и она, и любовь — триедины;
Нега истомна, и трепетен хмель.
Губы ее — провозвестники счастья —
Чашей душистой раскрылись уже:
К ним полновластно готов был припасть я
В грезах, не снившихся даже радже.
Ветер — завистлив. Принес он из дали
Стон одинокий, чтоб в сны забытья
Бросить нам отзвук бессонной печали,
Каплею горечи в сладость питья.
И отравил отголосок кручины
В жалобе чьей-то далекой души
Брачную песнь, что нам пели жасмины
В благоуханной безлунной тиши.
«Завладело мной царство лесное…»
Завладело мной царство лесное,
Обвело заколдованный круг
И баюкает сердце больное,
Исцеляя сомнений недуг.
Весь покой свой, взлелеянный глушью,
Доверяет мне лес-чародей,
И, его покоряясь радушью,
Забываю я жизнь и людей.
Сердце снова поет бестревожно,
Словно птица, порвавшая сеть:
Даже странно подумать, что можно
Ненавидеть, желать и скорбеть.
«Как сумрак ночи — смерть на время…»
Как сумрак ночи — смерть на время;
Рассвет, как жизнь, сулит восток.
И вечен смены круг. Цветок
Роняет жизненное семя.
Оно, когда приспеет срок,
Умрет, в земле набухнув, треснет
И новой жизни даст росток…
А не умрет, так не воскреснет.
Часы
Ход часов, в затишьи звучный,
Дробно скор и четко част,
Словно ходит страж докучный,
Сердцу отдыха не даст.
Человек бездушной вещи
Душу отдал под надзор…
Ход часов, как шаг зловещий,
Четко част и дробно скор.
Роковую быстротечность
Наших дней часы блюдут
И злорадно мелют вечность
В жалкий прах своих минут.
«Гроза на море. Вспенена…»
Гроза на море. Вспенена
Седая ширь. Вскипев под шквалом,
Встает волна, растет волна
И в берег бьет девятым валом.
В душе гроза. Слепой налет
Мятежных волн уже вне власти,
И в сердце жаждущем растет
Девятый вал бездумной страсти.
Грядущие поэты
Пусть вековых сокровищ цены
Вновь пересматривает мир;
Я верю в сердце нашей смены
И в светлый подвиг новых лир.
Те ж будут люди, — чувства те же,
И вновь, с бессмертною мечтой,
Другие будут страстью свежей
Пылать пред вечной Красотой.
А жизнь, мудрец гостеприимный,
Внушив, доверит их струнам
Еще неслыханные гимны
О снах, не грезившихся нам.
«Под властью тайных чар, больной мечтой влекомы…»
Под властью тайных чар, больной мечтой влекомы,
Мы, как лунатики; весь путь идем во сне.
Нас манит дальний свет, разлитый в вышине,
Нам сладок приворот болезненной истомы.
Не чуя жутких бездн, как будто ждущих нас,
Над самым краем их идем, скользим легко мы:
Вдруг оклик слышится нежданный, но знакомый,
И пробуждает нас для жизни… в смертный час.
«Нет, золота, людям пригодного…»
Нет, золота, людям пригодного,
Я б звать благородным не стал:
Оно — благородный металл
Лишь редко… в руках благородного.
«В саду опавших листьев хруст…»
В саду опавших листьев хруст,
Тосклив под ветром стук оконниц.
Я жажду глаз твоих и уст…
Но дней черед — бездушно пуст,
А ночи — долгий ряд бессонниц.
С тобой в разлуке — мир в тени,
Нет без тебя конца ненастью:
Вернись, как солнце, и верни
Мне счастьем веющие дни
И ночи, нежащие страстью.
«Томясь, с усильем вспоминая…»
Томясь, с усильем вспоминая,
Из жизни рвется мысль больная
В тот мир, что смутно ей знаком:
Так бьется бабочка ночная
В осенней тьме под потолком…
Кашмирская песня. Из Индусской поэзии
Милосердия светлая дочь.
Без любви, мою душу спасая,
Отдала ты под звездами мая
Мне одну незабвенную ночь.
Ночь объятий, таких непорочных
И холодных, как грудь ледников,
Безучастных при ласках полночных
Приникающих к ним облаков;
Ночь в слияньи таком же безгласном,
Как сливается с небом залив,
В сонном лоне безжизненно-ясном
Поцелуи луны остудив.
И, смутясь святотатством насилий,
Стихнув, страстность уснула моя
На бесстрастной груди, как змея,
Задремавшая в холоде лилий.
