Мама мыла раму

— Спишите слова, — расчувствовавшись, попросил Влад.

И тут в комнату на велосипеде въехал Свят.

И Нина Ильинична сказала, что зачем же, я лучше книжку подарю и, обратившись к Святу, спросила:

— Ты читать умеешь?

И Свят кивнул и порулил дальше на своем велосипеде.

Музей Грина

— Ма-ма мыла… — пыхтел над книжкой белобрысый малыш, и, посмотрев на него и на склонившуюся над ним мать, Ася подумала, что как будто вчера точно так же на пляже учила читать Сережу, а ведь это было в прошлом веке. И не в Коктебеле, а в Феодосии.

— А почему преступников всегда тянет на место преступления? — спросил лежавший рядом Сережа.

И Ася вздрогнула и кивнула на его книгу:

— Что читаешь?

Сережа показал обложку.

— А не поздно? — усмехнулась Ася.

— Лучше поздно, чем никогда, — Сережа закрыл книжку. — В школе влом было… — Он помолчал. — Ты не ответила.

— Не знаю… — пожала плечами Ася.

— А еще писатель! — процедил Сережа.

— …наверное, потому, — сказала Ася, — что они испытали там чувство, больше нигде не испытанное, — и продекламировала:

— Ты написала? — повернулся Сережа.

Ася вздохнула.

— Тогда Пушкин, — поправился Сережа.

— А между прочим, — как бы сама с собой продолжала Ася, — человека тянет не только на место преступления, но и туда, где он был… смертельно счастлив…

— Этот как? — Сережа перевернулся на живот.

Ася посмотрела на маячивший на горизонте парусник:

— Счастье ведь тоже «гибелью грозит». Не обязательно тем, кто счастлив. А самому себе. Грозит своим исчезновением. — Ася оглядела сына. — Но, как говорится в той рекламе, это тебе еще рано.

— В самый раз, — парировал Сережа.

А Ася сощурилась и вдруг предложила:

— Поехали в Феодосию?

— Сейчас? — не понял Сережа и напомнил: — Нам последние сутки остались.

— Вот на последние и поехали. Там галерея Айвазовского, музей Грина… — Ася запнулась.

— Я в твоем Грине раз пять был, — хмуро заметил Сережа, — с бабушкой…

— Очень может быть, — кивнула Ася.

Помолчали.

— А где мы там будем ночевать? — поинтересовался Сережа.

— В одном месте, — ответила Ася и, подумав, добавила: — Или в другом.

— Как хочешь, — пожал плечами Сережа.

…Машина остановилась у музея Грина.

— Я посижу в кафе, а ты сходишь по одному адресу? — спросила Ася сына, вытаскивавшего из багажника чемодан.

— Далеко? — проворчал Сережа.

— Рядом.

Ася расплатилась с шофером и, глянув на стену музея, стилизованную под корабль, где то и дело пристраивался кто-нибудь из отдыхающих, заметила:

— И не надоест им фотографироваться…

Ася и Сережа сели за столик.

— Однажды, тебе тогда лет пять было, — Ася закурила, — мы приехали в Никитский ботанический сад, и я вдруг обнаружила, что забыла фотоаппарат. Я, конечно, разревелась: я же была такая ответственная мама, каждый твой шаг запечатлевала, а тут — ботанический сад! Ну, реву я, значит, — Ася стряхнула пепел, — а ты вдруг говоришь: «Не плачь, мама, мы унесем его в своем сердце…»

— Так и сказал? — рассмеялся Сережа.

Ася кивнула.

— И у меня с тех пор как отрубило: никогда не беру с собой фотоаппарат.

— Уносишь всё в своем сердце? — подначил Сережа.

— Типа того… Кстати, — Ася кивнула на улицу, расположенную по соседству с музеем Грина, — двадцать лет назад на этой улице…

— Ты была смертельно счастлива? — перебил Сережа.

Ася опустил глаза.

— И когда ты сегодня спросил про Раскольникова, меня почему-то так туда потянуло…

Подошел официант, и Ася заказала кофе и колу.

— А ведь мы еще раз приезжали в Феодосию, когда тебе было семь. Одиннадцать лет назад, — Ася погасила окурок. — Втроем. И я, конечно, туда не зашла.

— А почему мы не можем пойти туда вдвоем? — спросил Сережа.

— Помнишь, — Ася повертела пепельницу. — Да нет, ты, конечно, не помнишь, в «Станционном смотрителе» есть такое место, когда рассказчик приезжает в дом Самсона Вырина в третий раз. Он волнуется, воспоминая Дуню, представляет, какая она сейчас. А на его стук дверь открывает толстая баба, которая говорит, что здесь живет пивовар, а я жена Пивоварова… — Ася опять закурила.

— Так ты боишься…

— Конечно! — перебила Ася. — Если здесь сейчас другая страна, то, может, и улица называется по-другому, и живут там другие, и… — Ася посмотрела на Сережу вдруг засиявшими глазами. — Там рос такой чудный абрикос…

— А кто там должен жить? — перебил Сережа.

— Двадцать лет назад жила молодая пара — я даже имена запомнила — Коля и Ира. Сейчас им за сорок. Как мне.

Ася в упор посмотрела на сына.

— Пойдешь?

Подошел официант с кофе и колой.

— И что я им — или кому там — скажу? — Сережа налил себе колы. — Нельзя ли снять комнату на ночь?

Ася хотела что-то предложить, но Сережа продолжал:

— Никогда не забуду, как, когда у тебя был грипп, ты послала меня в аптеку за таблетками, а тетка в окошке спрашивает: «Ваша девушка не беременна?»

— И что ты ответил? — улыбнулась Ася.

— Что не знаю, — огрызнулся Сережа.

— Правильно, — кивнула Ася. — Разве можно знать что-нибудь о женщине.

— Короче, — Сережа встал. — Что мне там сказать?

— Скажи… — начала Ася, вертя чашку, но Сережа уже спустился по лестнице и направился к той самой улице.

— Господи, как же она называется? — Ася сжала голову руками.

— Вам чем-нибудь помочь? — подскочил официант.

— Да… Молодой человек, как называется эта улица? — Ася кивнула на удаляющегося Сережу.

Официант прищурился.

— Революционная.

— Точно, — прошептала Ася, а вслух сказала: — А ее что — не переименовали?

— А зачем? — удивился официант.

— Действительно, — согласилась Ася.

А официант добавил, что, наоборот, там еще недавно храм восстановили…

И Ася подумала, что это вполне по-русски, хоть здесь сейчас и Украина.

…На беленых домах были крупно выведены номера.

«Двадцать четыре», — прочел Сережа, подошел к калитке и позвонил. Никто не вышел. Он позвонил еще раз.

— Да иду, иду… — услышал он, и калитку открыли. Сережа увидел толстую женщину и подумал, что мать была права.

— Вам кого? — спросила женщина.

Из дома к калитке направлялся мужчина.

И Сережа в свою очередь спросил, что вы случайно не Коля с Ирой.

И мужчина с женщиной переглянулись, что вы от кого и комнату мы не сдаем.

И Сережа быстро, словно боясь, что калитку сейчас закроют, пролепетал, что его мать, поэтесса, снимала у них комнату двадцать лет назад…

И Ира, что-то прикинув, посмотрела на Колю, что это, наверное, те двое, он еще роман писал, и перевела глаза на Сережу:

— Так это были ваши родители?

И Сережа покраснел, что мать так хотела увидеть это место и мы только на сутки…

И Ира повернулась к мужу и сказала, что дети все равно у твоей матери, а мы можем переночевать у моей, раз для людей это такая память…

И Коля довольно засмеялся, что вот какой у нас дом, а Ира вставила: «А где же родители?»

И Сережа потупился, что отец с нами не смог, работа, а мать, она же поэт… и Ира прочла:

— Абрикос? — подсказал Сережа.

— Токсикоз, — засмеялась Ира и добавила, что я тогда этот стишок в альбом записала, мы ведь тоже с Колей были молодоженами.

— А абрикос? — спросил Сережа. И Коля, прокашлявшись, объяснил, что дети растут, он кивнул на Иру, вот четвертого ожидаем, да и отдыхающим нужны комнаты, а он рос за домом у самого фундамента и вообще… И Сережа беспомощно посмотрел на Иру, а та затараторила, что он только спать по ночам мешал и вечно под ногами каша была — не успевали собирать, а у соседей этих абрикосов, она махнула рукой на дом через дорогу, чуть не задаром дают…