Зеркала
Заблудилась на звездной дороге…
Меж синеющих склонов отлогих
У зеркального вижу крыльца
Пустоту — ни двери, ни дома.
Где пути коснулись конца,
Где и я сама невесома —
Там улыбка его лица
И слова: «Этой встречи мы ждали…
Снятся мне зеркала в темном зале.
Зачарован, глядел я в одно
И очнулся в тиши зазеркальной,
В запредельности беспечальной…
Это было, быть может, давно.
Я не помню — мне все равно.
Вечность память мою украла:
Горсть минут моих на земле.
Снятся сны — без конца, без начала,
Слово искры в остывшей золе.
Ты мне снишься… и вспышка заката,
И затоптанный путь покатый,
Крышка гроба, удар лопаты,
И мечта о солнце, тепле…
Снится детство: игры, уроки…
В нашей классной вдвоем у стола
Мы впервые читаем строки —
Те, что вечность отнять не могла.
Посмотри…»
В зеркалах высоких
Ясно парус белел одинокий,
А на холмах лежала мгла…
Просыпаюсь одна и дома,
Где мне каждая вещь знакома,
Где недвижно молчат зеркала.
В наших снах есть ли правды крупица?
Я не знаю, кто кому снится,
Кто кого и где увидал:
Брат меня на дороге астральной,
Я ль его в этой тихой спальной,
Там — в мерцании лунном зеркал?
Из Гейне («Любили друг друга, но в этом…»)
Любили друг друга, но в этом
Признаться они не желали.
При встрече глядели с враждою,
Хотя от любви погибали.
Расстались они, и порою
Друг друга во сне лишь видали.
Давно умерли они оба,
И сами едва ль это знали.
«Миг настоящий — только миф…»
Время — подвижный образ вечности.
Платон
Миг настоящий — только миф.
В нем тайна вечного движенья.
Полет мечтою уловив,
Я вижу призрачность мгновенья.
Пришла минута и ушла;
За нею вслед — вторая, третья…
От нас их там скрывает мгла,
Где каждый миг — тысячелетья.
Едва рожденный новый час
Уже спешит к давно уснувшим,
И Настоящее для нас —
Лишь грань Грядущего с Минувшим.
«В толпе, среди людского гула…»
В толпе, среди людского гула,
У древнегреческих колонн
Я на него едва взглянула,
Кивком ответив на поклон.
Но мы втроем — я это помню —
К заливу медленно пошли
Осматривать каменоломню:
Обломки мрамора в пыли.
Мне мужем, кажется, был третий…
Все расскажу я — до конца.
Я видела в закатном свете
Руины белого дворца
И слышала: «О вспомни, вспомни,
Кем ты была! Он жив, наш час!
Там — вместо глыб каменоломни —
Ступени мраморных террас.
Уйдем туда — в туман столетий,
Под своды нашего дворца…»
Не знаю, где остался третий,
Не помню я его лица.
РОДНАЯ ЗЕМЛЯ (Новое русское слово, 17 марта 1963 г.)
«О ней стихи навзрыд не сочиняем»
И в наших снах ее благословляем,
Но в ладанках не носим на груди.
Зачем? Она у нас — в сердцах,
Недосягаемый и драгоценный прах —
Тот, что не ждет нас впереди,
Когда в чужую землю ляжем,
Что нам не мачеха и не родная мать.
(А ваших слов о «Купле и продаже»,
признаться, не могу понять.)
Болея и сгибаясь под тяжелой ношей,
Мы помним хруст в зубах ее песка,
И грязь и снег на маленьких калошах…
Но мать отвергла нас и ныне далека.
А мы, рожденные и вскормленные ею,
Мы смеем звать ее, как вы, — своею.
Переводы из американских поэтов
Эмили Дикинсон (1830–1886)
«Скучают ветры. Жарко. В пальцах…»
Скучают ветры. Жарко. В пальцах
Я клад держу,
И говорю пред сном: «Мой камень
Я удержу».
Но самоцвет из честных пальцев
Исчез во сне;
Лишь аметистовая память
Осталась мне.
«Чтобы сделать поляну, нужен трилистник…»
Чтобы сделать поляну, нужен трилистник
И одна пчела, —
Один трилистник и пчела,
И еще — мечта.
Но довольно и мечты,
Если нет пчелы.
«Жизнь пред концом кончалась дважды…»
Жизнь пред концом кончалась дважды.
Жду, думая о дне,
Когда Бессмертие покажет
Событье третье мне,
Что так огромно, непонятно,
Как те, что были дважды.
Разлука — всё, что мы о рае знаем,
Чего от ада жаждем.
