Семь цветов радуги

Александрийский столп! склонись перед колонной

Вандомской! пусть ее свергали, но она

Опять возносится главою непреклонной,

И не свалить ее ветрам Бородина!

Не стыдно пасть в борьбе, как древнему герою,

Как пали некогда Титаны и Эдип.

И ты, внимая волн безжалостному вою,

Мог смело говорить: «Мой подвиг не погиб!»

Тиран в кругу льстецов! губитель сил народа!

Ненасытимый вождь! вместилище войны!

Тобою создана в пяти странах свобода,

И цепи ржавые тобой сокрушены!

Будь славен! И Тильзит, и «солнце Аустерлица»

Не страшны в прошлом нам. Они прошли, как сон.

Из пепла выросла сожженная столица,

И, русские, тебя мы чтим. Наполеон!

За все: за гений твой, за дерзость, за надменность,

За красоту твоей слепительной судьбы,

3а то, что ты познал земных величий бренность,

За то, что показал, как жалки все рабы.

Ты был примером нам, и за тобой, упорны,

Должны стремиться мы! Пусть нас ведут орлы

К Фридланду, на Ваграм, — а там пусть жребий черный

Повергнет нас во прах, на знойный край скалы!

Июль 1912

ГАРИБАЛЬДИ

Что сделал ты, кем был, не это важно!

Но ты при жизни стал священным мифом,

В народной памяти звенишь струной протяжной,

Горишь в веках святым иероглифом!

Что свято в слове роковом «свобода»,

Что в слове «родина» светло и свято,

Для итальянского народа

Всё в имени твоем объято.

Кто б ни был итальянец: ладзарони,

Купец, поэт, вельможа, иль убийца,—

Он склонится, как пред царем в короне,

Пред красным колпаком гарибальдийца.

Ты в сотнях изваяниях умножен,

В деревне, в городе, в открытом поле;

Стоишь, восторжен и тревожен,

Зовя сограждан к торжеству и к воле;

Но, пламенный трибун и вождь толпы упорный,

При всех паденьях не терявший веры!

Твой пьедестал нерукотворный —

Гранит Капреры!

10 декабря 1913

ПЕВЦУ «СЛОВА»

Стародавней Ярославне тихий ропот струн;

Лик твой скорбный, лик твой бледный, как и прежде, юн.

Раным-рано ты проходишь по градской стене,

Ты заклятье шепчешь солнцу, ветру и волне,

Полететь зегзицей хочешь в даль, к реке Каял,

Где без сил, в траве кровавой, милый задремал.

Ах, о муже-господине вся твоя тоска!

И, крутясь, уносит слезы в степи Днепр-река.

Стародавней Ярославне тихий ропот струн.

Лик твой древний, лик твой светлый, как и прежде, юн.

Иль певец безвестный, мудрый, тот, кто «Слово» спел,

Все мечты веков грядущих тайно подсмотрел?

Или русских женщин лики все в тебе слиты?

Ты — Наташа, ты — и Лиза, и Татьяна — ты!

На стене ты плачешь утром… Как светла тоска!

И, крутясь, уносит слезы песнь певца — в века!

1912

ПЕТЕРБУРГ

Здесь снов не ваял Сансовино,

Не разводил садов Ле-Нотр.

Все, волей мощной и единой

Предначертал Великий Петр.

Остановив в болотной топи

Коня неистового скок,

Он повернул лицом к Европе

Русь, что смотрела на Восток;

Сковал седым гранитом реки,

Возвысил золоченый шпиль,

Чтоб в ясной мгле, как призрак некий,

Гласил он будущую быль.

Вдали — поля, поля России,

Усталый труд, глухая лень,

Всё те же нивы вековые

Всё тех же скудных деревень;

Вдали, как редкие цветенья,

Шумят несмело города,

В краях тоски и униженья,

Былого рабства и стыда.

Но Петроград огнями залит,

В нем пышный роскоши расцвет,

В нем мысль неутомимо жалит,

В нем тайной опьянен поэт,

В нем властен твой холодный гений,

Наш Кесарь-Август, наш Ликург!

И отзвуком твоих стремлений

Живет доныне Петербург!

1912

ТРИ КУМИРА

В этом мутном городе туманов,

В этой, тусклой безрассветной мгле,

Где строенья, станом великанов,

Разместились тесно по земле,—

Попирая, в гордости победной,

Ярость змея, сжатого дугой,

По граниту скачет Всадник Медный,

С царственно протянутой рукой;

А другой, с торжественным обличьем,

Строгое спокойствие храня,

Упоенный силой и величьем,

Правит скоком сдержанным коня;

Третий, на коне тяжелоступном,

В землю втиснувшем упор копыт,

В полусне, волненью недоступном,

Недвижимо, сжав узду, стоит.

Исступленно скачет Всадник Медный;

Непоспешно едет конь другой;

И сурово, с мощностью наследной,

Третий конник стынет над толпой,—

Три кумира в городе туманов,

Три владыки в безрассветной мгле,

Где строенья, станом великанов,

Разместились тесно по земле.

1 декабря 1913

«БАХУС» РУБЕНСА

Бахус жирный, Бахус пьяный

Сел на бочку отдохнуть.

За его плечом — багряный

Женский пеплум, чья-то грудь.

Бочка словно тихо едет,

Словно катится давно,

Но рукой привычной цедит

В чашу женщина вино.

Весел бог черноволосый,

Ждет вечерней темноты;

Кое-как льняные косы

У подруги завиты.

Скрыто небо черной тучей,

Мгла нисходит на поля…

После чаши — ласки жгучи,

И желанный одр — земля!

Но, забыв про грезы эти,

Опрокинув к горлу жбан,

Жадно влагу тянет третий…

Ах, старик, ты скоро — пьян.

Только девочке-малютке

Странно: что же медлит мать?

Только мальчик, ради шутки,

Рубашонку рад поднять.

Из пяти — блаженны двое;

Двум — блаженство знать потом;

Пятый ведал все земное,

Но блажен и он — вином.

1912

ФИОЛЕТОВЫЙ

В ДУШЕВНОЙ ГЛУБИНЕ

НОВАЯ СЕСТРА

Здравствуй, здравствуй, новая сестра,

К нам пришедшая, с тоской во взоре,

В час, когда дорога серебра

Перешла олуненное море!

Пышен твой причудливый наряд,

Крупны серьги из морских жемчужин,

Ярок над челом алмазов ряд,

А над лоном пояс странно сужен.

Кто ты? Полы храмовых завес

Вскрыв, не ты ль звала служить Ашере?

Иль тебе дивился Бенарес,

Меж святых плясуний, баядере?

Иль с тобой, забыв войну, Тимур

На пушистых шкурах спал в гареме?

Иль тебя толпе рабов Ассур

Представлял царицей в диадеме?

Все равно. Войди в наш тесный круг,

Стань теперь для мира безымянной.

Видишь: месяца прозрачный плуг

Распахал уже простор туманный.

Час подходит потаенных снов,

Восстающих над любовным ложем…

Мы, заслыша предрешенный зов,

Не сойти к избранникам не можем.

Будь готова к буйству новых пляск

И к восторгу несказанных пыток,

Чтоб излить вино запретных ласк,

Словно смешанный с огнем напиток!

Будь готова, новая сестра,

Наклоняясь к тайнам изголовий,

Досказать начатую вчера

Сказку счастья, ужаса и крови!

22 июля 1913