Семь цветов радуги

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ И СМЕРТИ

Когда торжественный Закат

Царит на дальнем небосклоне

И духи пламени хранят

Воссевшего на алом троне,—

Вещает он, воздев ладони,

Смотря, как с неба льется кровь,

Что сказано в земном законе:

Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

И призраков проходит ряд,

В простых одеждах и в короне:

Ромео, много лет назад

Пронзивший грудь клинком в Вероне;

Надменный триумвир Антоний,

В час скорби меч подъявший вновь;

Пирам и Паоло… В их стоне —

Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

И я баюкать сердце рад

Той музыкой святых гармоний.

Нет, от любви не охранят

Твердыни и от смерти — брони.

На утре жизни и на склоне

Ее к томленью дух готов.

Что день, — безжалостней, мудреней

Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

Ты слышишь, друг, в вечернем звоне:

«Своей судьбе не прекословь!»

Нам свищет соловей на клене:

«Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!»

1913

БАЛЛАДА ВОСПОМИНАНИЙ

На склоне лет, когда в огне

Уже горит закат кровавый,

Вновь предо мной, как в тихом сне,

Проходят детские забавы.

Но чужды давние отравы

Душе, вкусившей темноты.

Лишь вы, как прежде, величавы,

Любви заветные мечты!

Я помню: в ранней тишине

Я славил жгучий полдень Явы,

Сон пышных лилий на волне,

Стволы, к которым льнут удавы,

Глазам неведомые травы,

Нам неизвестные цветы…

Всё смыли, как потоком лавы,

Любви заветные мечты!

Я помню: веря злой весне,

Ловил я зыбкий призрак славы;

Казалось так желанно мне —

Грань преступать, ломать уставы.

Но понял я: все цепи — ржавы,

Во всем — обманы суеты:

И вы одни в сем мире правы,

Любви заветные мечты!

Сын Венеры, Амор лукавый,

Храни меня отныне ты,

Встают, как из-за леса главы,

Любви заветные мечты.

1913

ЗА КАРТАМИ

Опять истомой дышит март,

А запад вкрадчиво-малинов…

Сижу одна, узоры карт

В гаданьи вдумчивом раскинув.

Молчат дома, во мгле застынув,

Затихли гулы беготни,

И мнятся дальних звезд огни

Глазами падших властелинов.

Придешь ли вновь, мой юный бард,

Ко мне — с букетиком жасминов,

Стремительный, как горный нард,

Пленительные брови сдвинув?

К устам прижмешь ли кровь рубинов?

Шепнешь ли сладко: «Мы — одни!»

Глядя, как в те, иные дни,

Глазами падших властелинов?

В века Гекат, в века Астарт

Я призвала б чету дельфинов!

Произнесла б, возжегши нард,

Священный заговор Юстинов!

Быть может, рыбье сердце вынув,

Шептала б: «Друга примани!..»

И духи глянули б в тени

Глазами падших властелинов!

Ах! знал когда-то Бонапарт

Путь в скромный угол Жозефинов!

Горите ж, огоньки мансард,

Глазами падших властелинов!

1913

СЕКСТИНА

Я безнадежность воспевал когда-то,

Мечту любви я пел в последний раз.

Опять душа мучительством объята,

В душе опять свет радости погас.

Что славить мне в предчувствии заката,

В вечеровой, предвозвещенный час?

Ложится тень в предвозвещенный час;

Кровь льется по наклонам, где когда-то

Лазурь сияла. В зареве заката

Мятежная душа, как столько раз,

Горит огнем, который не погас

Под пеплом лет, и трепетом объята.

Пусть тенью синей вся земля объята,

Пусть близок мглы непобедимый час,

Но в сердце свет священный не погас:

Он так же ярко светит, как когда-то,

Когда я, робкий мальчик, в первый раз,

Склонил уста к устам, в лучах заката.

Священны чары рдяного заката,

Священна даль, что пламенем объята.

Я вам молился много, много раз,

Но лишь опять приходит жданный час,

Молюсь я на коленях, как когда-то,

Чтоб нынче луч в миг счастия погас!

Безвестная Царица! Не погас

В душе огонь священный. В час заката

Душа старинным пламенем объята,

Твержу молитву, что сложил когда-то:

«Приди ко мне, хоть и в предсмертный час,

Дай видеть лик твой, хоть единый раз!»

Любви я сердце отдавал не раз,

Но знал, что Ты — в грядущем, и не гас

В душе огонь надежды ни на час.

Теперь, в пыланьи моего заката,

Когда окрестность сумраком объята,

Всё жду Твоей улыбки, как когда-то!

1914

В МАСКЕ

ОБРАЗЫ ВРЕМЕН

Когда святых наук начала

Я постигал во храме Фта,

Меня, я помню, искушала

Твоя земная красота.

Но, согрешив, я с ложа прянул

И богу бездн огни возжег.

Твой облик в дым кадильный канул,

И я тебя вернуть не мог.

Не ты ли перси, как алмазы,

Бросала щедро мне на грудь?

Но финикиец одноглазый

На Рим повел надменный путь.

В смятеньи я твой дом оставил,

Молчал на все мольбы в ответ…

И дал врагу Эмилий Павел

В добычу также мой браслет!

Я, в золотой Антиохии,

Забыв, меж рыцарей других,

К святой земле пути святые,

Был счастлив вздохом уст твоих!

Но протрубил призыв военный,

Я поднял меч, я поднял щит,

И был мне чужд твой взор надменный,

Когда нас в бой стремил Годфрид!

И в дни, когда в провал кровавый

Свободы призрак толпы вел,

Ты мне сказала: «Все не правы,

Иди за мной, как прежде шел!»

Но зов борьбы, как рев пучины,

Покрыл призывные слова…

И, помню, с плахи гильотины

Моя скатилась голова.

Не кончен древний поединок,

Он длится в образах времен.

Я — воин, я — поэт, я — инок,

Еще тобой не побежден.

В глухом лесу, в огнях театра,

В случайных встречах, жду тебя:

Явись, предстань, как Клеопатра,

Чтоб вновь Антоний пал, любя!

Ноябрь 1907. 1912. 1914

МУМИЯ

Я — мумия, мертвая мумия.

Покровами плотными сдавленный,

Столетья я сплю бестревожно,

Не мучим ни злом, ни усладой,

Под маской на тайне лица.

И, в сладком томленьи раздумия,

В покой мой, другими оставленный,

Порой, словно тень, осторожно

Приходит, с прозрачной лампадой,

Любимая внучка жреца.

В сверкании лала и золота,

Одета святыми уборами,

Она наклоняется гибко,

Целует недвижную маску

И шепчет заклятья любви:

«Ты, спящий в гробнице расколотой!

Проснись под упорными взорами,

Привстань под усталой улыбкой,

Ответь на безгрешную ласку,

Для счастья, для мук оживи!»

Стуча ожерельями, кольцами,

Склоняется, вся обессилена,

И просит, и молит чего-то,

И плачет, и плачет, и плачет

Над свитком покровов моих…

Но как, окружен богомольцами,

Безмолвен бог, с обликом филина,

Я скован всесильной дремотой.

Умершим что скажет, что значит

Призыв непрозревших живых!

1913