Рейс Лондон – Тулуза.
To what?
Вот ввод:
– Мадам, вы никогда не были в Тулузе?
– Скузи, в Тулузе одних полицейских полтысячи.
Без «узи». Тулуза – как Тула для бывшего Советского
Союза.
«Ту луз» по-английски значит «терять».
Собор. Бары. Театр.
– Мадам, вы одна, без мужа?
– Почему же? Мой муж в своем банке в Луизиане.
– Вы, значит, россиянка? И Тузик ваш в клетке.
Багажный отсек. Фром Раша уиз лав.
– Приукрашена? Нет прав? – И сразу лезет под юбку.
О нравы! – Вы правы.
– Значит, вы – русская.
Солнце тусклое. Улицы узкие.
Сидела бы дома, семечки лузгая.
Тулуза – лужа, провинциальный городишко.
В ту лузу, откуда мы все, народившиеся.
Тулуз Лотрек – оригинальный человек,
маэстро из калек.
Под нами Амстердам.
Ножки, ножки раздвигайте, мадам!
С детства помню, без иллюзий:
что ни делай, как ты ни танцуй,
как бильярдный шар к зелёной лузе,
ты летишь к провалу и концу!
Вот эпилог:
самолёт разламывается, как пирог.
Из рубки вываливается
пилот.
В этом самолёте я одна – русская.
Сидела бы дома, подсолнухи лузгая.
Без мужа, без Тузика, без перегруза –
в стужу, в ночь.
В ту лузу.
2008
Спас Космический, Спас Медовый,
крестом вышитые рушники,
католический крестик Мадонны,
расстегнувшись, смущал Лужники.
«Грудь под поцелуи, как под рукомойник»
(Пастернак).
Как песенка в банкомате:
«Мадонной стала блондиночка с Лукоморья».
Кем станет московская Богоматерь?..
2007
Можно ль выжить, звучание
вынув,
звук, как гибель, испепелим.
Например, война гибеллинов…
Гибеллин, Гобелен, Цеппелин.
«Войди, Призрак!»
Антреприза анапеста.
2007
Мой кулак снёс мне полчелюсти.
И мигает над губой
глаз на нитке. Зато в целости!
Вечный бой с самим собой.
Я мечтал владеть пекарней,
где жаровни с выпечкой,
чтоб цедить слова шикарно
над губою выпяченной.
Чтобы делать беззаконий
обезьяны не могли,
мчитесь, сахарные кони,
в марципановой пыли!
2007
…А было это в Вашингтоне:
посольских выносили в коме…
Я из Москвы тебе кивну –
кивнукивнукивнукивнук –
и вникну: верно, этот внук
отчаянный башибузук.
Крещенье, рей!
Забудь про рейтинги!
За ручку крестника веди.
Оскаруайльдовские Рэдинги
остались сильно позади.
Я наполняюсь светлой силой:
тайком и как бы невзначай
так бабушка меня крестила,
позвав священника на чай.
Купель плыла, как Наутилус, –
мы в фильме всё оговорим, –
яички под водой светились,
ну что тебе аквамарин!
Из вашингтонских полотенец –
окон посыпалась слюда! –
нерасшифрованный младенец,
вдруг закричал по-русски: «Да!»
Всё было в этом «да» – вода,
совокуплялись города,
и Вифлеемская звезда
сгорала, как в ночи скирда.
Да – представители дада,
да – Хлебников, Земфира – да,
в бутылочках из-под кефира
цвела лесная яго-да…
По-русски «да» звучит как «дай».
Явись, святитель Николай.
И в рясе, верно иерей,
небритый, точно лук-порей,
пропел октавою своей:
«Франческо, во Христе Андрей».
Он гей иль просто шизофрей?
А кто-то в книжечке своей
писал: «Франческо + Андрей».
Купив в Манчестере ландрины, –
мне, честно, Франция милей, –
летим, душой неразделимы,
Франческо + Андрей.
Пройдут года. И в их благообразье,
однажды средь подвыпивших друзей,
утешишься формулировкой связи:
«Франческо + Андрей».
И, отвечая на чужие тосты,
задумчив, как шарпей,
ты упомянешь горестного тёзку
по имени Андрей.
2009