Ветреная Геба
Всё должно быть немного не в фокусе,
Говоря как бы: На-ко-ся, выкуси!
1. «Я проливаю кубок громкий…»
Я проливаю кубок громкий
Из туч и молний на авось:
Пусть ваши ведают потомки
(Своих иметь не довелось),
Что лучше быть знакомой Зевса,
Чем из толпы смотреть парад.
Как я была не рада Марксу,
Не будет рад мне самиздат.
Мой друг явиться отказался
На приглашение богов,
Он кажется больным сказался
И ужинать у них не мог.
Меня туда не пригласили,
Я — разумеется — пошла,
И там, на ложе белых лилий,
Голосовала и спала,
И тайну чудную узнала
(Громокипящий их секрет),
Она вас удивит немало:
Бессмертья нет. Бессмертья нет.
1975
2. «Раздался вдруг голодный клекот…»
Раздался вдруг голодный клекот,
И я по облакам пошла
Не ангела, не человека
Кормить, — Зевесова орла.
Он не был Вороном поэта,
Он не юлил, как над прудом
Юлили Ласточки у Фета,
У Ходасевича потом;
Он не терзал воображенье,
Как Жаворонок (у меня),
Его ползучие движенья,
И глаз без мысли и огня,
И с причитаньем схожий клекот,
И дрожь подбитого крыла, —
Вот что от тютчевского века
Осталось у того орла!
Не расшифровывайте строчки,
Прочтите их. Они — мои.
И вам не надо ставить точки
На эти взвизгнувшие и.
1975
3. «Учу язык глухонемых…»
Учу язык глухонемых,
По воскресеньям, в ближней школе,
Чтоб с демонами говорить
И понимать их поневоле.
Экзамен сдан. Я выхожу.
В лазури солнышко садится.
А так хотелось бы узнать,
Что предсказали те зарницы!
И я сжимаю кулаки:
Кулак всегда мне пригодится.
Зачем мне знать язык зарницы?
Громов я знаю языки.
1975
4. «Он говорил: “Я не могу…»
Он говорил: “Я не могу,
Я начинаю жизнь сначала”.
А я сидела на полу,
Не верила, не возражала.
1975
5. «Летит на солнце легкий пух…»
Летит на солнце легкий пух
По воздуху, в зеленой роще.
Ты знаешь: мыслящий лопух —
Он тоже ропщет, тоже ропщет!
Когда души и моря нет,
Откуда быть морскому пенью?
А тростнику, ему сто лет,
И научился он смиренью.
Тот, у кого хороший слух,
Услышит шорохи и шелест
В овраге, там, где мох и вереск:
То ропщет мыслящий лопух.
1975
6. «Книги в ящик уложились…»
Книги в ящик уложились,
Платья в чемодан легли,
Тени сизые смесились,
Среди них — я тоже тень.
Выхожу я осторожно
Из рифмованной строки
В неизвестную свободу,
В этот предпоследний день.
Только вряд ли очень много
Мы отсюда унесем.
Не старайтесь, ради бога,
Всё во мне, и я во всем.
1975
7. «Прошли верблюды сквозь ушко…»
Прошли верблюды сквозь ушко,
Попали в рай и успокоились,
А мы с тобой так далеко
Зайти ни разу не сподобились.
Ягненка волк поцеловал,
И укачал в своих объятиях.
Но (что бы ты ни говорил)
Ягненку ты не позавидовал.
Живем как можем, кое-как,
В перемонтированной башенке,
Покинуты на нас самих,
И как бывает ночью страшно нам.
1975
8. «Открой, заговори, скажи…»
Открой, заговори, скажи,
Ответь, признайся и поведай,
Чтоб слово — камнем из пращи,
Самофракийскою Победой
Метнулось в мир из тьмы твоей.
Не смей молчать. Таить не смей.
Молчанью оправданья нет,
И, как художник выжал краску,
Так ты — прозаик и поэт —
Все слезы выжми на огласку,
Все скрепы настежь отпусти,
Вселенную оповести.
Но не отчетливою одой,
А бредом, криком и свободой
С наружным шумом пополам!
Найди себе освобожденье,
Другим позволь до пресыщенья
Питаться тайною твоей.
Не смей молчать. Скрывать не смей.
1978
9. «На роковой стою очереди́…»
На роковой стою очереди́.
— Товарищ, становись иль проходи!
— А что дают: муку аль бумазею?
— На это я ответить не умею,
Но слышала, что керосин дают:
Не всех зароют, избранных сожгут.
— Давно стоишь? Одна? А люди где же?
— Почем я знаю! Проходи, невежа.
1979
