Сижу на нарах...

жил на паях в гремучей коммуналке,

где по ночам происходили свалки,

где иногда и я ходил в атаку,

как на войне, в которой «съел собаку»,

те катакомбы призраки терзали,

где, как от бомбы, балки провисали,

где не о славе – о чесночном сале

мечтал я в годы юности своей…

Где я молчал, как в клетке соловей.

1960-е

«Я вечно пьяный и торжественный…»

Я вечно пьяный и торжественный,

я вечно денежки заимствую

и попадаю в происшествия

мистические и таинственные.

Я бью любовь свою по черепу,

она подрагивает крылышками.

… Когда терпение исчерпаю

Всевышнего,–

накроюсь крышкою,

как мясо в цинковой кастрюле.

Такие, в общем, хули-люли…

1960

«Последняя за окнами пурга…»

Последняя за окнами пурга.

Ушло пальто в ломбардные бега.

Зато видна береза из окна.

Пришла весна. Зато ушла жена.

Записки не оставила. Права:

плохой имела почерк. Как сова.

Пришли друзья. Зато ушли рубли.

Последние… Как сладко на мели.

1967

«Оглянулся, как крутнулся в ритме вальса…»

Оглянулся, как крутнулся в ритме вальса, –

и заныл! И заскучал, засомневался…

Вот он грех мой беспросветный, бессердечный, грех сомненья, раздвоенья, грех извечный.

Вот я вышел утром ранним на дорогу,

поклонился ветру с дождиком – не Богу.

Заспешил куда-то прочь, верша делишки,

позабыв про все прочитанные книжки,

А ведь я читал не только Льва Толстого,

Достоевского и Дарвина смешного, –

вот и Библию от Нового Завета

шевельнул, как вялый ветер – листья лета.

Вот я вышел, а зачем – не понимаю.

Птичкам божьим и растениям внимаю.

Вот я делаю шаги, а также – вдохи…

А зачем, коль все равно делишки плохи?

1992

«Вновь пора весенняя…»

Вновь пора весенняя,

свищет соловей.

Чаю воскресения

глаз – из-под бровей.

Было тошно, муторно,

стало – хоть куда!

Здравствуй, моя мудрая

старость-лабуда.

Отшумела ливнями

молодость взахлеб,

струйками блудливыми

затекла под гроб.

Промелькнула кофточкой

девичьей – сквозь дни!

… Чаю или кофею?

Водочки плесни.

1992

«Хутор. Безлюдно. Темно…»

Хутор. Безлюдно. Темно.

Хаты заждались мессию.

Нестор Иваныч Махно

Смотрит в окно – на Россию.

Он осторожен. Курнос.

Тлеет улыбка под спудом.

Мучает батьку вопрос:

«Гады… неужто забудут?»

Жизнь пролетит на рысях,

пьянка чревата похмельем.

В жилах хотимец иссяк,

все, что смогли – поимели.

…Скрип половицы в сенях.

Маузер прыгает в руку!

Так это было на днях:

сам пристрелил ее, суку.

«Нищенка, молишь о чем?

Красная? Белая? Чья ты?»

Все же нажал на крючок,

не убоялся расплаты.

Вот и глядит за окно

в ночь заунывно-хмельную…

Словно пальнул заодно

сослепу – в матерь родную.

1992

«Вот мы Романовых убили…»

Вот мы Романовых убили.

Вот мы крестьян свели с полей.

Как лошадь загнанная, в мыле,

хрипит Россия наших дней.

– «За что-о?! – несется крик неистов,

за что нам выпал жребий сей?»

За то, что в грязь, к ногам марксистов

упал царевич Алексей.

1991

Гибель отряда

Лунная летняя ночь, шевеление трав.

Радио взяли без шума. Затем – телеграф.

Горлинки стонут, поют отрешенно коты.

Банк опечатали. Долго мочились в цветы.

Воздух пилили цикады. Несло табачком.

Строем вошли в провонявший карболкой стачком.

Заняли кресла, вповалку легли на паркет.

Сделали дело. А в сердце веселия нет.

Скучно ребятам. И грустно. И – выпить не прочь.

Встали и молча ушли в запотевшую ночь.

В темень житейскую. Прочь от партийных забот.

Но по пути наскочили… на спиртзавод.

1992

«Пронзал и свет, и тьму…»

Пронзал и свет, и тьму,

был даже в США.

А… запил почему?

А треснула душа.

От боли за страну,

от холода невзгод.

Вот и пошел ко дну,

как старый пароход…

Теперь я, как во сне, –

в вине своей вины

сплю глубоко на дне…

Зато какие сны!

1992

«Птички до рассвета…»

Птички до рассвета

весело поют.

Скоро будет лето,

на душе – уют.

Пулемет соседа

даст осечку вдруг.

Будет больше света

и любви вокруг.

За стеной кремлевской,

как когда-то встарь, –

свой и пьяный в доску,

добрый государь.

Будет нам калачик,

на копейку – два!

А в глазах, на сдачу,

вспыхнет синева…

1992

«Ветер дует. Собаки лают…»

Ветер дует. Собаки лают.

Часы кукуют. Надежды тают.

День сменяется ночью… И вдруг –

все иначе! И – в двери стук.

Входят двое. Один румяный,

светлый, ясный. Другой – туманный.

Солнца лучик и отблеск лунный.

Нежный некто и мрак чугунный.

Вносят сумки. А в них бутылки.

Лбы сверкают. Шуршат затылки.

Предлагают. Вкусить продукта.

Вот и легче. Тоска продута.

Бес и ангел. Пришли и сели.

Вот и нету в душе метели.

Вот и ясно, откуда мраки.

Тот и этот, как две собаки, –

разной масти, но – общей сути.

Бесподобны. Как мы. Как люди.

1992

Домой

Кое-как, не по прямой,

вперевалку, утицей –

я иду к себе домой

по Офицерской улице.

Где тот дом святых обид,

благодати всяческой?

Он на улице стоит,

на Малой Подьяческой.

Там живет моя родня

и собачка с котиком.

Дома не было меня,

ох, сорок девять годиков.

Сколько я чего постиг,

сколько вчуже прожито, –

а ведь выбежал на миг,

как будто за мороженым.

Открутись назад, кино!

Где вы, годы ранние?

Вон летит мое окно

с пунцовыми геранями…

Я на кнопочку нажму, –

дверь обвиснет парусом.

Если спросят: «Вы – к кому?»

скажу: «Ошибся адресом».

1990

«Тополя набухли влагой…»

Тополя набухли влагой,

в воздухе – туман и прель.

Вот и все… Пойду и лягу,

как собака, на панель.

Пусть меня машины давят

в сумерках… И – дождь кропит.

Пусть моей Прекрасной Даме

рай приснится, а не быт.

Золотые гаснут окна,

улица, как гроб, узка.

…А Всевидящее Око

заслонили облака.

1992

Document Outline

Глеб Яковлевич Горбовский

Сижу на нарах (из непечатного)

Глеб Горбовский

СИЖУ НА НАРАХ…

(Из непечатного)

© Горбовский Г. Я., 1992 г

Из книги «Зеленая муха» (русские алкóголи)

Фонарики ночные

«Лежу на дне коньячной речки…»

«Человек уснул в метро…»

Про султана

Юность

С гонорара

«Проходя по улице вечерней…»

«Алеша, сбегай за любовью…»

На престольный

Курортное

В ресторане

Песенка про постового

Рандеву

Ах вы, груди!

На диване

Вечеринка

Бывшие люди

«Стрелочник – дедушка, хмырь…»

«Не стану рассказывать вкусные сказки…»

Объявления

«Пьет страна. Как туча – брашно…»

«Аэродром, аэропорт…»

Перегрузки

Дым

«Отпусти меня, боль, отпусти…»

Одоленцы

(зеленые бесенята)

«Зеленые лица сосудов…»

В подвальчике

Домино

Праздник

«Ведро вина, бок ó бок кружки…»

«Ночью в пьяный Институт…»

«Хожу по престижным квартирам…»

Стихи, написанные в ресторане «Корюшка»

С получки

«Русским словом – по морде…»

«И стали вещи покидать меня…»