Ловушка для лягушки (СИ)

всё тот же. Надписи:" Я лапал

Оксанку." "Барабаш тут какал."

"Брежнев дурак" и проч. Всё те же.

Есть новые. Да, поколенье

на месте не стоит, и свежих

острот на стенках добавленье

тому есть подтвержденье:" Враг

у кошечек и у собак

13

номер один - хохлы и лично

Кравчук." Но вот уж методично

я жму звонок квартиры. Зычно

сигналит он. Вот дверь открылась.

Стоит папаша. Трезвый. Это

я замечаю сразу. Милость

такая. Только сигарета

у рта дымится. "Ну, привет."

"Здравствуй, сынок…" За много лет

14

мы крепко обнялись впервые.

Я тронут. Как и он. Седые

виски совсем его. Худые

торчат ключицы. Опустился

совсем: лицо пропойцы. Слёзы

едва удерживаю, - мнился

он мне другим. Фурункулёзы

на грубых лапах его. Да.

Он жалок, кроток. Да. Года!

15

«А это Таня». «Здрасьте. Очень

приятно... Так, Андрей, короче,

вы раздевайтесь. Если хочешь,

покушайте после дороги».

Прошли на кухню мы. «А где же

братишка?» «Спит. Пока не трогай

его. После работы всё же...»

«Пусть спит». Я огляделся. Всё

знакомо. Всё кругом моё.

16

Ах, эта кухня... Сколько было

в ней всякого. Здесь мать варила

обед и, помню, говорила

мне, стоя здесь вот, рядом:

«Спешишь расти? Тебе, наверно,

не терпится? Напрасно. Градом

прокатится жизнь лет примерно

через десяток. Дух едва

переведёшь...» Её слова

17

запомнились мне... Иль однажды

она стояла здесь, а я же

вошёл зачем-то. У окна же

сидели гости – день рожденья

был мой – пятнадцать было что ли.

Шумела музыка, и пенье

неслось из комнаты, где в роли

гостей подружки собрались

из класса. И друзья. Неслись

18

оттуда же топтанья, крики...

А здесь, на кухне, тётя Вика

сидела, муж её хихикал,

толстяк; отец и мама. Был тут

у них свой стол. Они уныло

здесь распевали что-то. Дылду,

то бишь меня, мамуля с силой

тут обняла, а я из рук

всё вырывался. Помню вдруг

19

мне стало стыдно... Да, Эдипов

во мне жил комплекс... Или гриппом

болел однажды я, из липы

пил чай, а после, пропотевши,

решил переодеться. Мама

вошла, когда совсем раздевшись

стоял я в комнате, и драма

была большая: голый вид

мой породил во мне сверхстыд.

20

Но мамы нет в живых уж. Скоро

двенадцать лет. Отец, который,

как я теперь спокойным взором

назад оглядываюсь, вижу,

любил её и не женился

уж после её смерти. «Вы же

не понимаете – любил я

всего лишь в этой жизни раз», -

он говорил нам с пьяных глаз.

21

Да, с детства я мечтал отсюда

свалить куда-нибудь. Посуда,

стол, стул, окно, кладовка, груда

картошки, что в мешке у стенки

была; ряд обуви знакомой,

половичок протёртый, грелки,

таблетки, потолок, балконы,

обои жёлтые, диван

продавленный, на кухне кран

22

всегда ломающийся; двери

из полимера, две гантели

по два кг., из плюша звери,

два кресла и, конечно, СТЕНКА,

всеми любимая; тетрадки,

молочная в кастрюле пенка,

пыль на предметах, шоколадки

в стеклянной вазе; гарнитур

фарфоровой посуды, кур

23

палёный запах над конфоркой,

будильник цвета стали, с хлоркой

вода из крана, хлеба корка,

обед горячий, холодильник,

бутылки молока, кефира,

сыр плавленый и морозильник,

забитый мясом; сырость, мыло,

и облупившаяся чуть

стена над ванной; девы грудь

24

на вылинявшем уж плакате

в прихожей; сигареты бати,

на окнах шторы, мамы платье

цветастое; на спинке стула

моя рубашка, галстук, брюки,

пиджак, и пистолета дуло

игрушечного, что я в руки

старался брату не давать;

трюмо, одеколон, кровать,

25

разбитый табурет, в кровати

ревущий брат; учебник Кати,

моей подружки, на плакате

портрет Высоцкого, пеналы,

магнитофон, бобины, двойки

за поведенье, мадригалы

в тетрадке в клеточку, что стойко

ещё пишу я; дипломат,

весь разрисованный; мой брат

26

опять ревущий, - в общем, это

всё было мне постыло где-то

лет уж с тринадцати, - поэта

душа рвалась скорей на волю,

туда, где духу попросторней,

и я мечтал иную долю

себе иметь, но тропкой торной

прошёл я, в общем, до конца

тот путь, что водит молодца

27

пока он не остепенится...

И вот я дома. Стены, лица

соседей, - всё, как говорится,

родное мне. Да, понимаю

я жизнь, как должно. Вот на батю

я с грустью, нежностью взираю,

а он болтает мне о хате,

да о ремонте, да о том,

чтоб я вернулся в этот дом.

28

Проснулся брат. Уселись кушать.

Затем, чтоб более не слушать

их болтовни, и чтоб улучшить

Татьяны настроенье, ибо

ей было скучно, мы решили

по городу пройтися, либо,

поскольку плохо мы поели,

зайти в приличный ресторан

и там покушать. Брат Иван

29

обиделся, что без бутылки

обедали мы. Шибко пылкий.

Я пить не стану с ним. В сопилки

пусть дует. С батей я ни разу

не пил и никогда не буду.

Так жизнь сложилась. В общем, хазу

покинули мы. Брат посуду

остался мыть, а батя нас

до лифта проводил как раз.

30

Садится солнце. Холодает.

Листва с деревьев облетает.

Мамаша с дочкою играет

возле коляски. Здесь когда-то

я бегал мальчиком, гонял тут

мячи, знакомые ребята

со мною были, с ними в Ялту

мы ездили, а нынче всё,

увы, быльём уж поросло.

31

Мы возвратились только ночью

из города. Засели прочно

в одном мы ресторане, - очень

там нам понравилось, - еврейский

был ресторан. «Хава нагилу»

я заказал, - чего, не смейся,

земляк, - не знаешь что ли, милый,

что сей мотивчик написал

Чайковский?.. Шутка, я сказал.

32

Затем отправил утром Таню

я в Ялту, посетил я баню,

что мной любима очень с ранней

поры, и по друзьям решился

я прошмыгнуться, что не ждали

меня. К Андрею дозвонился

едва в театр, потом и к Вале

домой зашёл, что был, как я,

поэт. Он старше был меня

33