Нежнее неба

Существенная часть тиража «Прохлады» осталась у автора: начав раздаривать экземпляры 21 января 1926 года (первый получил А. С. Каспий [54]), он закончил это занятие тридцать восемь лет спустя, вручив книгу с большим инскриптом Д. И. Шепеленко 22 марта 1964 года [55]. До 1951 года он фиксировал акты дарения в записной книжке – за это время было роздано сто тридцать шесть экземпляров. Существенная часть их снабжена стихотворными инскриптами, копию каждого из которых автор непременно оставлял себе – и любопытно, что, несмотря на тщательные поиски, мною до сих пор не обнаружено ни одного прозаического минаевского инскрипта, между тем как поэтических сохранилось в государственных и частных собраниях больше десяти.

Вообще эта страсть к фиксированию мельчайших подробностей литературного быта, драгоценных для историка, обостряется у Минаева в середине 1920-х годов, одновременно с изданием книги. Дело здесь в осознании масштаба собственной личности («Печататься начал еще до революции 1917 г. и надеюсь продолжать и после смерти» [56], – обмолвился он в автобиографии) или в обостренном ощущении нарастания энтропии – Бог весть, но, по крайней мере, работу биографа это облегчает неимоверно. Минаев записывает даты выступлений, места публикаций, тщательно сберегает входящую почту (не упуская и совершенных эфемерид, вроде повесток на заседания литературных обществ), ведет каталоги (отдельно алфавитный и хронологический) своих стихов. Вообще по идеальности устройства своего поэтического хозяйства с ним могли бы соперничать только Блок и Сологуб – при том, что Минаеву в жизни пришлось куда как солонее.

Эта борьба с подступающим хаосом не была эгоцентричной: еще около 1919 года им было заведено два альбома, которые подносились в расчете на более-менее подробную запись всем писателям, которые встречались ему на пути. Делалось это без различия чинов, но с оглядкой на минимальное единомыслие: так, в них нет ни представителей боевого крыла пролеткультовцев, ни чрезмерно обласканных советской властью авторов. Восходящие к этим альбомам записи знаменитостей (Есенина, Хабиас, Брюсова) давно напечатаны; среди оставшихся нам интереснее прочих те, где воссоздается облик хранителя альбомов. Так, поэт Макс Кюнерт (в миру – работник цирка, издатель шестиугольных книг, продолжатель брюсовских романов [57]) записал туда (хочется сказать – запостил) стихотворение «Акмеистическая поэзия», проясняющее термин и рисующее портрет адресата:

Борис Зубакин (мистик, розенкрейцер, гипнотизер, приятель юного Бахтина, выдающийся экспромтист) вписал в альбом такое несбывшееся предсказание:

Пророчество его не оправдалось: слава медлила. На последней странице «Прохлады» был опубликован список готовящихся к печати книг того же автора:

Из всех этих проектов ближе прочих подобралась к печатному станку «Экзотическая лирика». Произошло это благодаря напористости Е. Ф. Никитиной, возглавляемому ею объединению «Никитинские субботники» и одноименному издательству. Осенью 1928 года Минаев, сильно сблизившийся с этим кружком и его основательницей, подал в издательство рукопись готовой книги [60]. На титульном листе ее значилось: Николай Минаев. Экзотические стихи. В начале октября манускрипт ушел в «Главное Управление по делам Литературы и Издательств» («Главлит»), т. е. цензуру, которая 15 октября поставила на него разрешительный штамп, снабдив краткой рекомендацией: «Печатать разрешается. Исключить на стр. 15–18 «Баллада об алиментах». На стр. 19–22 «Разговор редактора с поэтом» и «Песнь избача». На стр. 23–28 «Рассказ о культурном помзавзаве».

15/Х 28 Указать из<дательст>во и цену».

Между тем, дни вольной печати стремительно клонились к закату – и книга остановилась в производстве, даже не уйдя в набор. Впрочем, смену общественной атмосферы Минаев тем временем мог ощутить и с другой стороны.

«Литературный особняк», с которым Минаев был органически связан с первых дней своей литературной биографии, к середине 1920-х годов ощутимо захирел, но около 1927 года обрел вдруг второе дыхание. Причины этого были чисто экономические: из-за ужесточения финансовой политики создать (выражаясь в сегодняшних терминах) новое юридическое лицо было мудрено, но расширить деятельность имеющегося – еще вполне возможно. На рубеже 1926–1927 годов группа предприимчивых граждан вошла в состав правления полуживого «Литературного особняка», – формально, вероятно, ради споспешествования отечественной словесности, а на самом деле – ради получения заветной бумаги:

Работа закипела.

Надо сказать, что торговцы пивом, судя по всему, делились прибылью честно (к делу подшита уморительная докладная записка писателя Дешкина, который был отправлен тайно шпионить за столовой – не скрывают ли прибыль [62]); в результате собственно литературная деятельность «Особняка» тоже немедленно оживилась. Архив объединения стал быстро полниться заявлениями писателей, просящих возобновить свое членство: 13 августа 1927 года свое участие подтвердил Г. Оболдуев, 15 августа – А. Чумаченко, 22 сентября – А. Чичерин [63]. Минаев, по всей вероятности, исполнял в это время обязанности секретаря объединения: по крайней мере, один из приглашенных, Т. Мачтет, отвечает письмом на его имя: