Стихи. Поэмы.

Кто же сейчас в утробе?

Молится Фишер Бобби.

Вертинские вяжут (обе).

У Джоконды улыбка портнишки,

чтоб булавки во рту сжимать.

Любитель гвоздик и флоксов

в Майданеке сжег полглобуса.

Нищий любит сберкнижки

коллекционировать!

Миров — как песчинок в Гоби!

Как ни крути умишком,

мы видим лишь божьи хобби,

нам Главного не познать.

Боги имеют слабости.

Славный хочет бесславности.

Бесславный хлопочет: «Ой бы,

мне бы такое хобби!»

Боги желают кесарева,

кесарю нужно богово.

Бунтарь в министерском кресле,

монашка зубрит Набокова.

А вера в руках у бойкого.

Боги имеют баки —

висят на башке пускай,

как ручка под верхним баком,

воду чтобы спускать.

Не дергайте их, однако.

Но что-то ведь есть в основе?

Зачем в золотом ознобе

ниспосланное с высот

аистовое хобби

женскую душу жмет?

У бога ответов много,

но главный: «Идите к богу!»...

...Боги имеют хобби —

уставши миры вращать,

с лейкой, в садовой робе

фиалки выращивать!

А фиалки имеют хобби

выращивать в людях грусть.

Мужчины стыдятся скорби,

поэтому отшучусь.

«Зачем вас распяли, дядя?!» —

«Чтоб в прятки водить, дитя.

Люблю сквозь ладонь подглядывать

в дырочку от гвоздя».

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

ПЕСЧАНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

(Стихи для детей)

Человек бежит песчаный

по дороженьке печальной.

На плечах красиво сшита

майка в дырочках, как сито.

Не беги, теряя вес,

можешь высыпаться весь!

Но не слышит человек,

продолжает быстрый бег.

Подбегает он к Москве —

остается ЧЕЛОВЕ...

Губы радостно свело —

остается лишь ЧЕЛО...

Майка виснет на плече —

от него осталось ЧЕ...

. . . . . . . . . . . . . .

Человечка нет печального.

Есть дороженька песчаная...

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

СКУКА

Скука — это пост души,

когда жизненные соки

помышляют о высоком.

Искушеньем не греши.

Скука — это пост души,

это одинокий ужин,

скучны вражьи кутежи,

и товарищ вдвое скучен.

Врет искусство, мысль скудна.

Скучно рифмочек настырных.

И любимая скучна,

словно гладь по-монастырски.

Скука — кладбище души,

ни печали, ни восторга,

все трефовые тузы

распускаются в шестерки.

Скукотища, скукота...

Скука создавала Кука,

край любезнейший когда

опротивеет, как сука!

Пост великий на душе.

Скучно зрителей кишевших.

Все духовное уже

отдыхает, как кишечник.

Ах, какой ты был гурман!

Боль примешивал, как соус,

в очарованный роман,

аж посасывала совесть...

Хохмой вывернуть тоску?

Может, кто откусит ухо?

Ку-ку!

Скука.

Помесь скуки мировой

с нашей скукой полосатой.

Плюнешь в зеркало — плевок

не достигнет адресата.

Скучно через полпрыжка

потолок достать рукою.

Скучно, свиснув с потолка,

не достать паркет ногою.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

* * *

В. Шкловскому

— Мама, кто там вверху, голенастенький —

руки в стороны — и парит?

— Знать, инструктор лечебной гимнастики.

Мир не может за ним повторить.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

ГОВОРИТ МАМА

Когда ты была во мне точкой

(отец твой тогда настаивал),

мы думали о тебе, дочка,—

оставить или не оставить?

Рассыпчатые твои косы,

ясную твою память

и сегодняшние твои вопросы:

«оставить или не оставить?»

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

МУРАВЕЙ

Он приплыл со мной с того берега,

заблудившись в лодке моей.

Не берут его в муравейники.

С того берега муравей.

Черный он, и яички беленькие,

даже, может быть, побелей...

Только он муравей с того берега,

с того берега муравей.

С того берега он, наверное,

как католикам старовер,

где иголки таскать повелено

остриями не вниз, а вверх.

Я б отвез тебя, черта беглого,

да в толпе не понять — кто чей.

Я и сам не имею пеленга

того берега, муравей.

Того берега, где со спелинкой

земляниковые бока...

Даже я не умею пеленга,

чтобы сдвинулись берега!

Через месяц на щепке, как Беринг,

доплывет он к семье своей,

но ответят ему с того берега:

«С того берега муравей».

1973

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

ИЗ ЗАКАРПАТСКОГО ДНЕВНИКА

Я служил в листке дивизиона.

Польза от меня дискуссионна.

Я вел письма, правил опечатки.

Кто только в газету не писал

(графоманы, воины, девчата,

отставной начпрод Нравоучатов) —

я всему признательно внимал.

Мне писалось. Начались ученья.

Мчались дни.

Получились строчки о Шевченко,

Опубликовали. Вот они:

Сквозь строй

И снится мрачный сон Тарасу.

Кусищем воющего мяса

сквозь толпы, улицы,

гримасы,

сквозь жизнь, под барабанный вой,

сквозь строй ведут его, сквозь строй!

Ведут под коллективный вой:

«Кто плохо бьет — самих сквозь строй».

Спиной он чувствует удары:

Правофланговый бьет удало.

Друзей усердных слышит глас:

«Прости, старик, не мы — так нас».

За что ты бьешь, дурак господен?

За то, что век твой безысходен!

Жена родила дурачка.

Кругом долги. И жизнь тяжка.

А ты за что, царек отечный?

За веру, что ли, за отечество?

За то, что перепил, видать?

И со страной не совладать?

А вы, эстет, в салонах куксясь?

(Шпицрутен в правой, в левой — кукиш.)

За что вы столковались с ними?

Что смел я то, что вам не снилось?

«Я понимаю ваши боли,—

сквозь сон он думал,— мелкота,

мне не простите никогда,

что вы бездарны и убоги,