IV. О стихах («Да, рифмы слабы, все — глагольные…»)
Да, рифмы слабы, все — глагольные.
Но не в одних же рифмах суть!
Стихи поют, как птицы вольные.
Внимай, молчи, чтоб не вспугнуть.
Вспугнешь, и с быстротой кометною
Они в пространство улетят.
И почерневшей станет Этною
Твоей мечты волшебный сад.
V. Дом с балконом («Мысли брось — они мучительны…»)
Мысли брось — они мучительны —
О спасении души.
Все мальчишки отвратительны,
Все девчонки хороши.
Кипарисы стынут длинные
У кладбищенских ворот.
На балконах дамы чинные
Вышивают круглый год.
Мимо них проходят важные
Пожилые господа
И на шармы авантажные
Взор бросают иногда.
Дамы кротко улыбаются,
Прячут вышивку в мешок.
И бесшумно открываются
В доме двери на звонок.
Все возможно в ночь безлунную.
Не видать кругом ни зги.
Ты вонзись во тьму чугунную,
Дом с балконом подожги.
VI. Имя («Твоя “свобода” не нужна мне…»)
Твоя «свобода» не нужна мне.
Ребенку ясен твой расчет.
Мне слово, что на белом камне,
Дороже всех твоих свобод.
Отныне властвуй над другими.
Их — тьма. А я, пока живу,
Моей любви святое имя
Ни перед кем не назову.
Возрождение. 1960. № 97. Новый журнал. 1961. № 63.
Ослик («Ослик за сахаром вверх потянулся…»)
Ослик за сахаром вверх потянулся…
Дети играли со смертью и с болью.
Ослик был старенький, траченный молью.
Он их катал и с прогулки вернулся.
Вот он стоит и на солнышке дремлет.
Снятся ему незнакомые дали,
Плоские крыши, тяжелые шали,
Голос гортанный. Он голосу внемлет.
Вот, отвязав, повели и садится
Кто-то на ослика, тихий и нежный.
Блещет на солнце хитон белоснежный,
Неторопливо ступают копытца.
Небо все выше, все шире, огромней,
Каменной лентою вьется дорога…
Много детей он катал, очень много.
Но благодатней, чем этот, не помнит.
Город волшебный пред ними простерся.
Старенький ослик беду понимает.
Чует, что близко. Какая — не знает.
Остановился и в землю уперся.
Нет, в этот город большой он не хочет,
В эти раскрытые настежь ворота.
Словно мешает, препятствует что-то
И неутешное горе пророчит.
Старенький ослик, детей стерегущий,
Если б ты мог, ты б сказал: «Да не будет!»
Если б ты мог… И тебя не забудет
В Царстве Небесном Господь Всемогущий.
Возрождение. 1960. № 100
Душа и тело («Душа моя, не бойся, не стыдись…»)
Душа моя, не бойся, не стыдись
Любви земной, любви обыкновенной,
Не порывайся в ледяную высь,
Но в теле пребывай несовершенном.
Ведь без тебя ему, о, как прожить!
Хоть не всегда оно с тобой согласно.
А без него как будешь ты любить
Здесь, на земле, — не по-земному страстно.
Тебя хранит от легкости оно,
А ты его спасаешь от паденья.
Но меж собой враждуя, вы — одно.
Одно в покое и одно в смятенье.
Новый журнал. 1961. № 63.
Что это? («Тюрьма, сума, любовь неверная…»)
Тюрьма, сума, любовь неверная —
Все ничего, все — не беда!
Но этот холод, тьма пещерная,
Со стен текущая вода,
Ненарушимое молчание
И теснота и тяжесть скал —
Что это — месть иль испытание?
За что? И кто его послал?
Иль это — ад, существование
Которого я отрицал?
Новый журнал. 1961. № 63.
Прогулка («Не знаю, как с другими, но со мной…»)
Не знаю, как с другими, но со мной
Творится что-то странное весной.
Вот например: апрельский день веселый,
И будто я иду домой из школы.
В руках портфель, он полон школьных книг,
И вдруг навстречу — в зеркале — старик.
Я вежливо дорогу уступаю
И незаметно в зеркало вступаю.
Старик же (кстати, с этим стариком
Я, кажется, когда-то был знаком)
Спешит, спешит к своим каким-то целям,
Скрываясь за углом с моим портфелем.
Новый журнал. 1962. № 69.
Прогулка («Надев пальто и палку взяв…»)
Надев пальто и палку взяв,
Гулять выходит кошкодав.
Часы на башне полночь бьют,
У стойки негры пиво пьют.
Но важен, как испанский граф,
Обходит площадь кошкодав.
Луна повисла над прудом.
На пустыре веселый дом.
Собаки лают: гав, гав, гав.
Их не боится кошкодав.
И не для них он приберег
С начинкой сладкий пирожок.
Ему ль не знать собачий нрав!
Но любит кошек кошкодав.
А дальше… дальше, как всегда,
Он ждет на берегу пруда.
Потом, до вечера проспав,
Всю ночь гуляет кошкодав.
Новый журнал. 1963. № 73.
