Так три недели бился он с судьбой,
Смерть и надежду видя пред собой.
Покуда фельдшер, врачевавший нас,
К нам не пришел и Дмитрия не спас.
Он, руки моя, приказал:
«Пока
Пусть парень не слезает с чердака.
Увидят — шлепнут. Наберется сил —
Следите, чтоб лежал, не егозил…»
Сентябрь стоял. Дни тягостные шли.
Чем Дмитрия утешить мы могли,
Когда мы на чердак, в его гнездо
Залазили?
Шел разговор про то,
Что с миром стало.
Глядя же вперед,
Гадали мы, как буря разметет
Остроги, тюрьмы, как повергнет ниц
Межи, ограды и столбы границ.
Они, как стены, высятся вокруг,
А мы внутри — без мира, как без рук,
В уединенье злом… Куда идти?
Где к светлому грядущему пути?
«Я тут дорогу не найду свою,—
Хрипел солдат, — я тут в грязи сгнию,
Я сдохну тут…»
И он упал без сил,
Дыша с трудом. А Гриша пробасил:
«Всё болтовня, и смыслу — ни на грош.
Ты выживешь. И после сам поймешь,
Куда идти…»
А Дмитрий как в огне
Горел и бился:
«Нет спасенья мне!
Надежды нет, дышать свободно нечем,
Без троп живых — всё то же, что вчера:
Соломы клочья. Стены. Вечный вечер.
Потемки. Тленье. Жалкая нора.
Синеют тени.
Так синеют горы.
Так синим блеском полнятся просторы.
Так голубеет быстрина ручья,
Так сизый дым, дрожа, плывет над хижиной
Когда же прикоснусь душою выжженной
К вам, горные карпатские края?
Я ваших бед не в силах больше вынести,
Терпеть бесправья, немоты позор.
Нет, нет, не отрекусь я от повинности
Вступить в борьбу, всему наперекор!
Ведь я солдат! Я Украину милую
Без бою атаманам не отдам.
Я перед вами, я перед Людмилою
Клянусь, что я… что буду я… что сам…»
И он упал и замер на соломе,
А Гриша тихо вымолвил:
«Пойдем…»
…Ни звука. Лишь часы стучали в доме,
И яблоками пахнул тихий дом.