Стихотворения

Томас Стернз Элиот

Стихотворения (1920)

СТАРИКАНУС

Ни юности, ни старости не знаешь,

Но словно, отобедав, захрапел

И снятся обе.

А вот и я - старик в сухую пору.

Читает мальчик мне, я жду дождя.

Я не бывал у пламесущих врат,

Под теплым ливнем крови не бивался,

Не отбивался ятаганом от

Врагов и мух в болоте по колено.

В руину превращается мой дом,

На подоконнике сидит еврей-хозяин,

В Антверпене проклюнувшийся в мир,

В Брюсселе забуревший, в Лондоне

обшитый и ощипанный.

С холма над головой ночами кашляет коза;

Навоз, мох, камни, лебеда, железки.

Держу кухарку: сервирует чай,

Чихает вечерами, чистит, громыхая, раковину.

А я старик,

Мозги мне ветром не прочистишь.

Знаки принимают за знаменья. "Яви нам чудо!"

Слово в слове, бессильном разродиться

хотя бы словом,

Мраком укутанное. По календарной весне

Пришел Христос во образе Тигра

В опоганенном мае кизил, каштан, иудино

дерево

Сожрут, раздерут, высосут досуха

Посреди запашков; среди прочих и мистер

Сильверо

С лиможским фарфором и гладящими ладонями

Разгуливающий всю ночь за стеной;

Среди прочих и Хакагава, расшаркивающийся

перед Тицианами,

Среди прочих и мадам де Торнквист, спиритка,

Взглядом сдвигающая свечи; фройляйн фон Кульп

Полуобернулась, уже уйдя. Ткацкие челноки

вхолостую

Ткут ветер. Привидения ко мне не приходят,

Я старик в доме со сквозняком

У подножия холма, на котором гуляет ветер.

Премногие знания - так откуда ж прощению?..

Только вдумайся

Сколько знает История хитрых троп и кривых

ходов,

Сколько потайных

Запасных выходов, как морочит нам голову,

нашептывая о славе,

Как навязывает мерила тщеславия. Только вдумайся

Она одаряет нас лишь когда мы зазеваемся

И одаряет столь аффектированно содрогаясь,

Что нам становится мало. Одаряет слишком поздно

И только тем во что уже не веришь, а если

и веришь

То лишь воспоминаниями реконструирующими

былую страсть.

Одаряет слишком рано

Сует в слабые руки то что кажется нам излишним

Пока потеряв не спохватишься в ужасе. Вдумайся

Нас не спасут ни испуг ни кураж.

Противоестественные пороки

Проистекают из нашего героизма. Наши подвиги

Произрастают из непростительных преступлений.

Плакучая ива мстит, мстительница-осина плачет.

Тигр беснуется по весне перепрыгнув через

Рождество.

Нас - вот кого он пожирает. Вдумайся

хоть перед самым концом

Мы не пришли к согласию если я

Медленно околеваю в меблированных. Вдумайся

хоть перед самым концом

Я затеял это саморазоблачение не без цели

И не по наущению

Хромых бесов.

В этом плане мне хочется быть с тобой честным.

Сосед сердца твоего, я отстранился сознательно,

Изведя красоту ужасом, а ужас самокопанием.

Я потерял страсть - но к чему было бы беречь ее

Если она изменяет себе, изменяя предмет

и предмету?

Я потерял зрение слух вкус обоняние и осязание

Как же мне подбираясь к тебе прибегнуть к их

помощи?

Другие пользуются тысячами уловок и ухищрений

Чтобы растормошить и продлить кипение стылой

крови

Чтобы расшевелить орган с убитым нервом

Пряными соусами разнообразным великолепием

Плоти в пустыне зеркал. Ибо каково пауку

Вдруг прекратить плести паутину каково жалу

Не жалить? Де Байаш, Фреска и миссис Кэммел

Мечутся в вихре вне зыбучего круга Большой

Медведицы

Разъятые на атомы. Чайка летит против ветра

в воздушной теснине Бель-Иля

Или же устремляется к мысу Горн.

Белые перья в снежной метели, зазыванья

тропического залива

И старик, загнанный теми же исполинскими

ветрами

В сонный уголок.

Кто живет в этом доме?

Мысли в сухом мозгу и в сухую пору.

Перевод В. Топорова

GERONTION {1}

Ты, в сущности, ни юности не знаешь,

Ни старости: они тебе лишь снятся,

Как будто в тяжком сне после обеда {2}.

Вот я, старик, в засушливый месяц,

Мальчик читает мне вслух, а я жду дождя.

Я не был у жарких ворот,

Не сражался под теплым дождем,

Не отбивался мечом, по колено в болоте,

Облепленный мухами.

Дом мой пришел в упадок,

На подоконнике примостился хозяин, еврей,

Он вылупился на свет в притонах Антверпена,

Опаршивел в Брюсселе, залатан и отшелушился

в Лондоне.

Ночами кашляет над головой коза на поляне;

Камни, мох, лебеда, обрезки железа, навоз.

Готовит мне женщина, чай кипятит,

Чихает по вечерам, ковыряясь в брюзжащей

раковине,

Я старик,

Несвежая голова на ветру.

Знаменья кажутся чудом. "Учитель! Хотелось бы

нам..."

Слово в слове, бессильном промолвить слово,

Повитое мраком. С юностью года

Пришел к нам Христос тигр.

В оскверненном мае цветут кизил, и каштан,

и иудино дерево,

Их съедят, их разделят, их выпьют

Среди шепотков: окруженный фарфором

Мистер Сильверо с ласковыми руками,

Всю ночь проходил за стеной;

Хакагава кланялся Тицианам;

Мадам де Торнквист в темной комнате

Взглядом двигала свечи, фрейлейн фон Кульп

Через плечо поглядела от двери. Челноки без нитей

Ткут ветер. Призраков я не вижу,

Старик в доме со сквозняком

Под бугром на ветру.

После такого познания что за прощение? Вдумайся

История знает множество хитрых тропинок,

коленчатых коридорчиков,

Тайных выходов, она предает нас шепотом

честолюбия,

Подвигает нас нашим тщеславием. Вдумайся

Она отдает, лишь когда мы смотрим в другую

сторону,

А то, что она отдает, отдает с искусственной дрожью

И этим лишь разжигает голод. Дает слишком поздно

То, во что мы уже не верим, а если и верим,

То памятью обессиленной страсти. Дает слишком

рано

В слабые руки того, кто мнит, что без этого

обойдется,

Пока не спохватится в ужасе. Вдумайся

Нас не спасает ни страх, ни смелость. Наша доблесть

Порождает мерзость и грех. Наши бесстыдные

преступленья

Вынуждают нас к добродетели.

Эти слезы стекают с проклятого иудина дерева.