Кентуккских вод прохлада ключевая!
С четверкой сорванцов к речной волне
Спешит малыш, от зноя изнывая,
Здесь лозы льнут к деревьям в тишине,
И у щеки лист лопуха ворсится
Ладошкой Навсикаи. Вновь во мне
Скупой слезинкой детство золотится,
И, высохшие, ожили ручьи
Любви и страха. Вновь былое длится,
И дрозд, качнувший ветку в забытьи,
Насторожил под деревом тюльпанным
Пружину мокасиновой змеи…
Тропа над плесом поросла бурьяном,
С небес течет расплавленный свинец,
И мы шагаем в полусне дурманном -
Билл, Чарли, «ниггер» Лейн (его отец
Был врач), тиликавший на флейте Гарри
И Аллен - я - прославленный пловец.
Сумах поник листвой, как на пожаре,
Заждавшись подаянья облаков,
И мы бредем в полуденном угаре
К воде, чей и в ночи не молкнет зов.
Лейн закричал: «Передохнем немного!»
И тут - глухою дробью - стук подков…
Одиннадцать гнались по краю лога
За тем, кто изнемог и был темней
Щербатых плит у старого порога.
И как спешат подобием теней
Лунатики по скрошенным карнизам,
Когда инстинкт всех навыков верней,
Мы очутились у реки, и низом
Брели, от страха проглотив язык,
По узкой тропке над потоком сизым -
Нам слух глазами стал. И вновь возник
Отряд, но с ним не появился снова
Тот, кто бежал. И я ослеп на миг,
Увидев это воинство христово -
Позором изнуренные тела…
Потом тропа вдоль берега крутого
Пошла ровней и к бухте привела.
Мы на песок присели сиротливо,
Вода рябой прохладою влекла.
Но, словно водоросли в час прилива,
Зашевелились волосы, и весь
Поджался я, услышав, как с обрыва
Слова скатились - горестная весть,
Как будто горсточка земли упала
В могилу: «Этот мертвый ниггер здесь».
Шериф, на явор опершись устало,
Травинку отломил не торопясь
И, ковырнув в зубах, отметил вяло:
«Мы опоздали», - нехотя склонясь
Над мертвецом остывшим, чью сорочку
Кровь запятнала и сухая грязь.
Слепень куснул удавленного в мочку.
Шериф легонько голову носком
Подвинул, поместив ее на кочку.
Друзья бежали под уклон гуськом,
И я был рад их бегству. Вечерело.
Подъехал всадник. Спешившись, рывком
За ноги потянул большое тело.
Набросив петлю на ступни, шериф
К луке веревку привязал умело,
Труп изогнулся, будто был он жив,
Напрягся - словно леска со стремниной
Сражалась, уступая… уступив…
Шериф бранился, но тому причиной
Был не мертвец, а пыль, ее поток
Над кавалькадой, мчавшей по пустынной
Дороге в городок. Я здесь не мог
Остаться дотемна! По теплой пыли,
Босой, я припустил, не чуя ног,
Как жаба, прыгал через рвы, в бессилье
Хватая воздух ртом, а сам глядел,
Как всадники к суду свой груз тащили -
Труп, над которым, точно саван, рдел
Закат, а пыль, клубясь, преображала
В толпу три смутных тела. Я летел,
И с каждым вздохом в грудь вонзались жала.
Потом один стоял, а голова
Безликая на площади лежала…
Столь личная, когда была жива, -
Отныне всем она принадлежала.
Но плакала над нею лишь трава.
О стекла осень бьется,
И мне открылось вдруг,
Что я на дне колодца,
И юность канула во мрак,
И на губах паук.
Был воздух чуждым, словно
Песок в мясном ряду,
Он в горле саднил, как наждак.
А я кого безмолвно
В пустынном зале жду?
Над головою сизо
Круглится потолок,
Ни лепки, ни карниза.
И без ковра был пол не пол,
И взгляд ничем не мог
Насытиться. Лишь двери -
Я их пересчитал
И ждал, чтоб кто-нибудь вошел:
Пусть тень по крайней мере
Скользнет в пустынный зал!
Уйду! - себе сказал я, -
Здесь осень, мрак и прах,
Ни смерть, ни жизнь. Из зала
Уйду я в город, там огни.
А страх - всеобщий страх.
Опасливой улитой
Я зал переползал,
Боясь упасть, и мчались дни,
Я к двери полз закрытой
Через пустынный зал.
Но дверь была обманом:
Ни ручки, ни замка,
Был этот дом капканом,
И все же видел я, что дом
По мне. Я брел века,
А был я неизменно
В начале всех начал.
Вдруг дверь открылась, и в проем
Седой старик степенно
Вошел в пустынный зал.
Как ночью от испуга
Не убыстряют шаг,
Вводя в обман друг друга,
А лишь украдкой поглядят
Сквозь беспросветный мрак -
Так мой отец явился,
Ни слова не сказал,
А только бросил робкий взгляд,
Поправил плед и скрылся,
Покинув мертвый зал.
А следом вереницей
Расплывчатая рать
Старух и старцев, а потом
Сестер и братьев лица,
И я увидел мать
В простом домашнем платье,
Глаз голубых овал,
Не задержавшихся на том,
Кто к ней, раскрыв объятья,
Шел через мертвый зал.
