В Луганске-Ворошиловграде

Сшибаются в немеркнущем огне,

Несовпаденье завещая мне.

* * *

Упавшее небо давит на плечи,

И мне оправдаться пред будущим нечем.

Цепляясь за небо, я падаю тоже.

И только земля провалиться не может.

И, превозмогая чужое бессилье,

Я в кровь раздираю

не руки,

но крылья.

* * *

Над кабинетами, над приёмными,

И над мыслями потаёнными

Дух начальства, пузатый, грозный,

И просителей – слёзно-постный.

Всё меняется – пьесы и роли,

Превращая диезы в бемоли,

Вызывая то плач, то смех.

Но, как прежде, манящий грех

Вновь находит в постели у власти

Не свободу, а призрак счастья.

* * *

Судьба – инструмент ударный.

Может быть, я ударник бездарный,

Но не слышится в марше кураж,

И победным не кажется марш.

Как по лестнице винтовой,

Не последний, и не герой,

Я по жизни иду, чуть дыша,

Торопливо, но не спеша.

А в ушах моих – ритм небес.

Не победный, но всё ж оркестр.

* * *

Пункт приёма

для несбывшихся желаний

Есть в душе у каждого

из нас.

Безразлично – поздний или ранний,

Он наступит, тот заветный час,

Что суммирует успехи и ошибки,

Поцелуи и удары по ногам…

И нежданная Иудина улыбка

Превращает радость

в стыд и срам.

* * *

Лежит судьба, как общая тетрадь,

Где среди точек пляшут запятые,

Где строки то прямые, то косые,

И где ошибок мне не сосчитать.

Бежит строка в дорожной суете,

И я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.

А в небесах рисует строки ветер.

Он в творчестве всегда на высоте.

А у меня сквозь низменность страстей,

Невольную печаль воспоминаний

Таранит, разбивая жизнь на грани,

Строка любви, парящая над ней.

* * *

Жизнь не похожа на ту, что была.

Она не хуже, не лучше.

Всё так же вершатся судьба и дела,

На солнце находят тучи.

И вновь продолжается круговорот,

Мгновенье сменяет мгновенье.

И в каждом – внезапный уход и приход

В молчанье и в сердцебиенье.

* * *

Сквозь стук колёс – чуть слышен стук сердец.

Вагон похож на малую планету

Вращеньем спутников, колёс, колец,

Движением по кругу и по свету.

Врастает бытие в дорожный быт.

Судьба в купе, как в панцире улитка.

И манит расстоянье, и страшит,

Как жизнь, и как последняя попытка.

ВЕСНА

Зеленеет листва, да и лица

слегка молодеют,

Авель с Каином – только в начале вражды.

Созревают плоды, но и ненависть

исподволь зреет,

И дорога пылит, заметая чужие следы.

Чей-то смех или плач превращается

в древнюю песню.

Запоздалой слезой проливается дождь или боль.

И спустя сто веков жить не легче,

но всё интересней.

И ведёт за собой то ли рок, то ли новая роль.

* * *

Одуванчики включили жёлтый свет.

Одуванчики сигналят: «Всё пройдёт»

Даже город стал похожим на сонет,

Не попавший в общий переплёт.

Веселее стали даже старики.

У надежд весною страха тоже нет.

И удача вдоль запутанной строки

За собою манит ринуться вослед.

* * *

Сирень парит над садом,

Взмывая в небеса.

И кажется, что рядом

Вершатся чудеса.

И у судьбы в запасе –

Ещё пять лепестков.

В несбыточное счастье

Поверить я готов.

* * *

Майский жук – истребитель печали,

Самолёт желтоглазой весны.

Он сигналит – всё только в начале,

Словно эхо в устах тишины.

Впереди – и посадки, и взлёты,

Может быть, аварийный полёт…

А пока – сквозь дыханье свободы

Жук гудит, а, возможно, поёт.

* * *

Вишнёвыми осколками июля

Прошиты городские будни.

Стоят в почётном карауле

Деревья, как большие люди.

Плоды, как ордена – престижны,

А листья – будто бы погоны.

И, словно адъютант, за вишней

Шагает абрикос зелёный.

* * *

Автобус вздыхает сквозь кашель мотора,

Шофёр озабочен: «Оплата вперёд»

А ветер, расправив распахнутый ворот,

Сквозь город последние листья метёт.

Меж ними – обрывки счастливых билетов,

Осколки удачи и чья-то любовь…

Автобус сигналит: мол, песенка спета.

Но лето поёт. И всё ясно без слов.

* * *

Я расстрелян осенним дождём,

Ранен в сердце косым листопадом.

Он в своей правоте убеждён,

Он мне шепчет: «Так надо, так надо»

Я взлетаю за ним в небеса,

Я надеюсь на злую удачу.

А до снега – всего полчаса.

Я готов к нему, слышишь? Я плачу.

* * *

Он был красавцем 30 лет назад,

Влюблялся, мучился, подыскивал работу.

И, хоть глаза по-прежнему горят,

Судьба – уже не песня. Только ноты.

Другие по следам его идут,

Не замечая в песнях совпаденья

То радостных, то горестных минут,

Цепляющих мгновенье за мгновенье.

А он всё ищет свой простой мотив

Сквозь гомон птиц и дребезги трамвая,

В мелодию судьбу не превратив,

Всё чаще падая. Но иногда – взлетая.

* * *

К.М. Иванцову

В Освенциме сегодня тишина.

Не слышно стонов, выстрелов, проклятий

Хотя почти забытая война

Не выпускает из своих объятий

И тех, кто обживает небеса,

И тех, кто на земле ещё покуда.

А память воскрешает голоса,

Которые доносятся ОТТУДА.

Они звучат сегодня и во мне,

Живые строки Нового Завета,

Где жизнь сгорает в бешеном огне.

За что и почему? – И нет ответа.

За что и почему? – Ответа нет.

Вопросы забываются с годами.

И, кажется, чернеет белый свет –

Под бормотанье: «Было, но не с нами…»

Потомки Геббельса – как сорная трава,

Напялившая незабудок маски.

И кругом – от неправды голова

В Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Луганске.

Мол, там совсем не мучили, не жгли

В тех лагерях, где жизнь страшнее смерти.

Но стон доносится из-под земли:

Вы слышите: «Не верьте им, не верьте…»

В Освенциме сегодня тишина,

И не седеют волосы убитых.

Приходят и уходят времена

И, проявляясь на могильных плитах,

Бессмертны имена познавших ад,

И в небеса ушедших без ответа.

За что и почему? Они молчат.

И словно божий суд, молчанье это.

* * *

Я работаю без суфлёра –

Говорю, ошибаюсь, плачу.

Тень случайного разговора

Заслоняет порой удачу.

Слово режет, как бритва, ловко.

И, бывает, я тоже трушу.

Я работаю без страховки,

Словно вены, вскрывая душу.

* * *