Избранные киносценарии 1949—1950 гг.

В комнату экспедиции, запыхавшись, входит Александров.

— Райнис, ты не знаешь, номер готов?

Райнис на мгновение прерывает беседу с поэтами.

— Да, почти…

Александров быстро идет дальше, к лесенке.

Райнис снова строго смотрит на Юлиуса.

— Если ты хочешь писать о боевиках, то будь среди них, иди ними.

Александров, торопливо шагая но лесенке в наборный цех, громко спрашивает:

— Товарищи, номер не спущен в печать?

Букс поднимается со стула с гранками в руках.

— Нет еще… последняя верстка.

Обращаясь ко всем, кто собрался в наборной, Александров восклицает:

— В Риге началась всеобщая забастовка! Рабочие с оружием вышли на улицы!

В ответ раздаются дружные возгласы:

— Ура!.. У-р-ра!.. У-р-р-ра!..

Главный редактор с восторгом говорит:

— Сейчас мы его наберем!

Старый метранпаж почти в отчаянии.

— Мы никогда не выпустим этот номер…

Александров резко возражает:

— Наоборот. Мы должны выпустить его немедленно!

Секретарша с беспокойством спрашивает:

— А где стихи Райниса?..

Она подходит к лесенке и кричит:

— Райнис!.. Райнис!.. Ты задерживаешь номер!

Райнис уже в дверях.

— Иду…

Где-то вблизи раздается выстрел… за ним следует дробная частая перестрелка…

Все устремляются к окнам.

Райнис одним духом спускается по лесенке.

— Что случилось?..

Он тоже подбегает к окну и распахивает его.

— Ну, что, друзья… Настал и в Риге наш день!

Перестрелка слышится все сильнее и ближе.

Абелите вскакивает на табурет возле окна.

— Где это стреляют?

Александров с торжеством в голосе отвечает:

— Это боевики разгоняют полицию!

По большой площади проходит огромная демонстрация. Над толпой реют красные знамена, колышутся плакаты и лозунги. Впереди идут боевики с ружьями через плечо.

Рабочие колонны поют песню на слова стихотворения Райниса «День страшного суда», которое он огласил на суде вместо своего последнего слова…

Райнис стоит возле открытого настежь окна наборной. Ветер треплет его волосы, раздувает рубашку на груди.

К нему вплотную подходит Александров.

— Ты слышал, Райнис?.. Они идут с твоей песней.

Райнис, не отрываясь, смотрит на грозные колонны демонстрантов.

— Вот ради такого дня стоило прожить жизнь!..

Все больше ширится, все громче звучит песня за окном:

Райнис и Александров, обнявшись, слушают. Но неугомонный метранпаж и сейчас не оставляет поэта в покое:

— Райнис, а где же стихи?

Райнис с трудом отрывается от окна.

— Стихи?.. Стихи не задержат номер…

Он ищет глазами Абелите.

— Абелите, на чем мы остановились?

Абелите достает из кармана сложенный листок.

— Вот…

Райнис на мгновенье закрывает глаза.

— Передавайте прямо в набор…

Абелите стоит возле пожилого наборщика и тихо повторяет вслед за Райнисом:

На фоне песни вдохновенно звучит голос поэта:

В приемной барона фон Мейендорфа собираются высокопоставленные чиновники и крупные фабриканты. Здесь человек тридцать.

Некоторые сидят на низких кожаных диванах, иные прогуливаются группами по два-три человека. Все они с беспокойством чего-то ждут.

У окна стоит сильно располневший Вимба, беседуя с известным «знатоком» культуры помещичьего земледелия профессором Мюллером. У обоих подавленный, напуганный вид.

У выхода на большую лестницу, возле фигуры рыцаря в латах, пытается примоститься дряхлый судейский чиновник, который председательствовал на процессе Райниса. Его о чем-то спрашивает низенький полный банкир с прищуренными, беспрерывно бегающими глазками.

За окном раздаются ружейные залпы.

Банкир беспокойно посматривает на дребезжащие стекла, судья незаметно мелко крестится.

Снизу по лестнице, быстро семеня ножками, поднимается Ангелов — управляющий канцелярией барона.

У него в руках целая пачка телеграмм.

Несколько солидных коммерсантов во главе с Вимбой немедленно устремляются навстречу Ангелову.

Вимба загораживает управляющему канцелярией дорогу и нетерпеливо спрашивает:

— Ну, как?.. Что слышно, господин Ангелов?

Ангелов быстро тараторит:

— В Москву прибыл на усмирение Семеновский полк… В Санкт-Петербурге стачки… Всюду стачки.. Всюду, всюду стачки… Разрешите пройти, господа…

Он с большой ловкостью пробирается между важными особами, запрудившими приемную, и исчезает за дверью кабинета Мейендорфа.

За окнами продолжается оживленная перестрелка. Выстрелы раздаются где-то совсем близко.

Судейский чиновник наклоняется к банкиру и завистливо произносит:

— В Петербурге стоит лейб-гвардия!.. И драгуны!..

Банкир полон негодования.

— В Москву, говорят, уже прибыли… А у нас, как всегда, одни обещания!.. Где генерал Орлов — спрашиваю я?

На лестнице появляется красивый офицер в жандармском мундире. Это Королев, давно уже произведенный в подполковники. Приобретя с годами некоторую солидность, он не спеша взбирается по ступеням.

У входа в приемную его окружают плотным кольцом. Низенький банкир нервно вскрикивает:

— Господин Королев?..

Жандармский офицер высоко поднимает телеграмму, зажатую в белой перчатке.

— Из Царского Села!.. Позвольте, господа…

Перед ним почтительно расступаются, давая дорогу.

Слышатся взволнованные голоса:

— Пропустите… Дайте дорогу, господа… Отойдите…

Кабинет Мейендорфа. Заметно постаревший барон мечется из угла в угол, по своей привычке измеряя шагами пушистый ковер. Входит Королев и встает навытяжку..