Маков цвет

С плачем возвращается в комнату, где лежит Андрей. Катков, Дорофеев и вестовые уходят на цыпочках в среднюю дверь. Пауза. Постепенно из комнаты Андрея выходят все, кроме Евдокимовны и молча садятся у стола. Долгая пауза.

Наталья Павловна (спокойно и чистосердечно). Пьерушка! А мы Андрея увозим. Распорядись.

Генерал. Матушка, как же, это невозможно!

Наталья Павловна (крайне настойчиво). Нет, возможно. При твоем положении… да и доктор поможет… Протелефонируй градоначальнику, что ли. Я не знаю там, как. Я хочу, чтоб он в дом вернулся. Он вернулся бы, если бы выздоровел.

Соня. Да, да, ты права, мама! Его нельзя здесь оставить. Надо его отсюда увезти, скорей, как можно скорей. Мама, вот что, я домой поеду, надо все приготовить.

Наталья Павловна. Поезжай, детка моя. Измаялась ты. Боря, ты бы ее проводил?

Соня. Боря, Боря?.. нет, мама. Мне тяжело, у меня темно на душе. Мне тебя страшно, Борис. Точно мертвый Андрей стал между нами. Останься. Я одна, одна. Только не с тобой.

Пока говорит Соня, входит Евдокимовна, желая обратиться к Наталье Павловне за какими-то указаниями. Стоит молча.

Борис. Соня, Соня, что ты, Соня…

Соня. Мама, голубушка, вы поймете… А если и нет… все равно… Я не могу простить. Ненависти не надо, я знаю, я борюсь против ненависти. Но любви нет у меня к тебе, Борис… и нет прощения! Анюта, поедем со мной.

Анна Арсеньевна. Да, да, поедем, Сонечка.

Уходят.

Евдокимовна (подходит к Борису и целует ему руку). Борис Петрович, вы на нее не смотрите. С горя обезумевши, с горя. Вон куда ее метнуло, своего родного да царского слугу обижать… Горе это все, батюшка!

Борис (отдергивая руку). Убирайся вон! Тетя, папа! Вы слышали? Это безумие, это сверх сил! (Нянька уходит в среднюю дверь). Я, я убийца? Господи, да что же это? Как она может?

Наталья Павловна. Боря, замолчи! За дверью твой брат мертвый!

Арсений Ильич. Боричка, милый. Ведь она в состоянии аффекта, прости ей. У меня даже и то голова кругом идет…

Борис. Нет, дядя, все кончено, все кончено!

Генерал. Боря, не распускайся. Не будь бабой. И у нас у всех смерть за плечами. Не даром присягу давали.

Борис подходит к Наталье Павловне, становится перед ней на колени и прячет лицо ей в колени.

Наталья Павловна (гладит его по голове). Боря, бедненький мой! Я тебя прощаю. И за себя и за Соню. А Бог тебя и подавно простит. Кто прав, кто виноват — не знаю. На все Божья воля. Должно быть, все виноваты. Одно только знаю, что очень мы несчастные, очень несчастные…

Генерал. Ну, что ж… Мало ли терпели, и еще потерпим, и еще потерпим…

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Конец июля 1906 г

Те же и

Александра Петровна Восторгова — попадья. Лет 45. Молодится. Роскошные формы. Завивает на лбу челки. Следит за модами. Говорит в нос. «Да» произносит как будто это французское слово «Дан».

Иван Яковлевич Привалов — сельский учитель, 30-лет.

Савельич — приказчик из мужиков, на положении управляющего. Пожилой. Заикается. Косноязычие свое скрывает, говоря кстати и не кстати «то есть, это самое».

В деревне Мотовиловых, Тимофеевском, средней полосы России. Вечер. Площадка перед домом. Налево широкая терраса. Направо купы деревьев.

Евдокимовна и Фима. Возятся на террасе около чайного стола.

Евдокимовна. На балконе чай пить вздумали! Кругом бунтовщики, ночи теперь хоть глаз выколи, а они на балконе!

Фима. Дарья Евдокимовна, а в Конопельцине-то управляющего побили.

Евдокимовна. Ну, что ты выдумала!

Фима. Право слово, Колька давеча оттуда записку барышне приносил — рассказывал. В селе народу много, рожь возили, он на них крикнул, а они на него да на него. Ванька Шарик, кажись, его кулаком как вдарит! Еле ноги унес. Господа молчать наказывали. Я Кольке и то побожилась, что никому не расскажу. Так уж только вам.

Евдокимовна. А ведь тут не без жида без нашего. Все туда стрелял. Барышня-то верит ему, а уж он не доведет ее до добра. Ох, дети, дети, куда вас дети, на ниточку вздети, и будете висети. И где это Сонюшка? Стемнело, а ее все нету.

Из саду идет Попадья. Входит на террасу.

Фима, накрывающая стол, вскоре уходит.

Попадья. Здравствуйте, милая. Все-то вы в хлопотах! Хлопотунья!

Евдокимовна. Здравствуйте, матушка. (Целуются). Спасибо, что наших не забываете. Уж очень они все горюют. А Сонюшку в саду не встретили?

Попадья. Нет, не видела что-то. Горей-то сколько Бог послал. Да, гуляла я это по парку и все думала. Сколько воды утекло! Давно ли, можно сказать, здесь Эдем был? Молодежь, веселье. Андрюшенька-то, покойник, поэт наш незабвенный, как, бывало, стихи читал, и все декадентские. А сколько тут народу в Петров день бывало! Костры, это, иллюминация! Нигде так весело не бывало, как в Тимофеевском. Уж это известно, да.

Евдокимовна. Уж не говорите, матушка, Послал бог испытание.

Попадья. Вот и генерала убили. Ну, скажите на милость? За что эту светлую личность жизни лишили? Рыцарь был настоящий, без страха и упрека. Да. Вот как живой передо мною стоит. Помните, Евдокимовна, когда конопелицкую барышню венчали, какой он веселый был. Фейерверк устраивал. Всем, это, заведовал, горячился. Настоящий кавалер. Царство ему небесное! И смерть-то какая! От руки злодея. А все жиды эти да анархисты. Да.

Евдокимовна. Вот и в нашем доме жид завелся. Примазался с самой кончины Андрей Арсеньевича. Теперь второй месяц живет. И сколько раз я барыне говорила. Погубит он Сонюшку. Она добрая такая, жалеет все его. А он разве на что посмотрит? Ведь современный нигилист. Долго ли до греха? Уж примечаю я, что не ладно. Ну, да что говорить.

Попадья (оживляясь). Неужели правда влюблена? А Борис Петрович что? Так и расстроилось?

Евдокимовна. Да кабы не этот жид проклятый, не расстроилось бы. Все он.

Попадья. А мы-то с батюшей говорили, вот пара! Да, Надеялись тут их и повенчать, как Анну Арсеньевну.

Евдокимовна. А она-то, бедная тоже все мается. С детьми не справится. Шутка ли одной, вдове-то. Нехорошие такие письма барыне из-за границы пишет.

Попадья. Да. Нынче никакого уважения к родителям. Представьте себе, мои-то семинаристы ведь тоже ораторами стали. По деревням шляются. Того и гляди схватят. Да. (На террасу входит Привалов. Попадья вскакивает). Ура! Варшава наша! Иван Яковлевич!

Учитель. Александре Петровне мое почтение. Здравствуйте. Евдокимовна. А старики где?

Евдокимовна. Да разве не видали? В гостиной сидят.

Учитель. А молодежь?

Евдокимовна. Да гуляют где-то!

Попадья. Что это вас не видать, Иван Яковлевич?

Учитель. Да занят все был, матушка.

Попадья. Шутник! Какие у вас летом занятия. Прокламации печатаете, да с Клавдией Орловой целуетесь! Вот и все ваши занятия. Дон Жуан!

Учитель. А вы откуда знаете?

Попадья. Откуда знаю? Да все село об этом говорит. Не понимаю я вас. Интеллигентный мужчина, и ухаживает за такой необразованной. Да.

Учитель. Так ведь образованные недоступны. Вы, например.

Попадья. А вы почем знаете?

Учитель. Oгo!

Попадья. Евдокимовна, самовар, поди, не сейчас? Иван Яковлевич! Пойдемте на вал. Закат божественный. Все бы только сидеть да любоваться. Настоящий романс, да.

Учитель. Нравится, так идите. А я тут при чем?

Попадья. Ах, какой нелюбезный. Поэзии вы, дорогой, не понимаете. Настоящий профан. Да.

Учитель. А в ваши годы, да при вашем сане, поэзию-то, пожалуй, и пора бросить.

Попадья. Всегда что-нибудь неприятное скажете, всегда. Никакого, можно сказать, обращения у вас нет, да.