Строители империи

Мать. Зиновия, цыпочка моя дорогая, тебе все приснилось.

Зиновия. Не приснилось.

Мать. Послушай, золотко, ты думаешь, что твоя мама старая дура... (Отцу.) Надо ее отвлечь, честное слово, надо ее отвлечь. (Бьет шмурца.)

Отец (вопрошает). Каким образом? По правде говоря, обязанностью родителей является, покуда они во власти это осуществить, обучение своих юных отпрысков и обеспечение их надлежащего воспитания, позволяющего сгладить и смягчить подстерегающее их на пороге семейного гнезда столкновение с реальной жизнью, чтобы они как можно меньше от него пострадали. Однако обязаны ли они развлекать своих детей, и входят ли развлечения в процесс обучения?

Мать. В виде обучающего развлечения. Ясно, что на Ксавье свет клином не сошелся. Зиновия должна быть готова встретить нового приятеля.

Зиновия. Предположим, я этого приятеля встречу, и где мы будем жить?

Мать. Неважно.

Отец. Проблема решится сама собой.

Зиновия (саркастически). И кроме нее проблем не будет. И вообще, у кого какие проблемы?

Мать. Я вот тут подумала и решила, что нет ничего лучше наглядного примера. Например, нашего.

Отец. Наш пример действительно показательный. (Матери.) Мне изобразить нашу историю?

Мать. Милый, у тебя так славно получается. А ты не просто изобрази, ты расскажи. К чему лишать себя изобразительного средства, которым ты владеешь в совершенстве?

Отец (торжественно объявляет). Воссоздание. (Начинает рассказывать.) Представьте себе чудесное весеннее утро, праздничный город, хлопающие на ветру знамена и рев моторов, перекрывающий радостный гул огромного людского муравейника. Мое сердце пульсировало электрическими разрядами, я считал часы по китайскому абаку, полученному в наследство от моего двоюродного дедушки, участвовавшего в разграблении Летнего Дворца в Пекине. (Замолкает, погружается в раздумье.) А куда девался абак? (Матери.) Ты его случайно не видела?

Мать. Понятия не имею, но, я думаю, мы его найдем, когда наведем порядок.

Отец. Неважно, суть в том, что его нет.

Зиновия. Если это случилось уже давно, то как раз суть уже не в этом, а суть твоих воспоминаний вообще другого порядка.

Отец. Зиновия, я пытаюсь тебя отвлечь, а ты меня только путаешь.

Зиновия (с полным безразличием). Ладно, давай, продолжай. (Удаляется в соседнюю комнату. Отец продолжает рассказ.)

Отец. Короче, я считал часы, а поскольку математика — мой конек, подсчеты не представляли для меня никакой сложности. Равно как и многие прочие расчеты, в частности, длины окружности, количества песчинок в куче песка, осуществляемые сложением костяшек на счетах, и так далее. В прихожей счастливой невесты толпились приказчики, сгибавшиеся под тяжестью корзин с цветами, фруктами и грязным бельем, так как кое-кто должен был зайти в соседнюю прачечную, но ошибся дверью. Однако все это мне известно лишь по слухам, поскольку и она и я сидели у себя дома. Я был наизготове и весь сиял, мое пышущее здоровьем лицо было чисто выбрито, и оставшись наедине со своими мыслями, то есть действительно наедине, я принялся размышлять о воссоединении двух гражданских состояний, о котором можно было бы сказать, что... мм...

Мать (в задумчивости). Кто бы это мог сказать?

Отец. Давай, давай, не останавливаемся, продолжаем разговор...

Мать. А я смущалась и краснела, хотя на самом деле знала что почем, поскольку мои родители были людьми современными, и знала, что этот негодяй, как только мы останемся одни, не успокоится, пока на меня не вскарабкается; вместе с подружками я болтала обо всякой всячине и прочей чепухе, ибо новоиспеченная новобрачная не думает ни о чем, кроме некоей штучки, однако в обществе не принято, чтобы об этой штучке шла речь до того, как она произойдет, а вот у дикарей — все можно, увы, их можно только пожалеть.

Твоя очередь, Леон, я устала вспоминать.

Отец. Я весь кипел, кровь пузырилась, а когда кровь пузырится, тут недалеко и до закупорки вен.

Ну я и говорю Готье, брату моему двоюродному, Жану-Луи Готье, он в комнату зашел и уже без пяти минут доктор. «Как ты полагаешь, а не сделать ли мне кровопускание?» А тот со смеху покатился. (Покатывается со смеху.) Он так хохотал... что и меня заразил. (Подходит к шмурцу и бьет его.) Нет, здорово все-таки было. (Застывает и произносит крайне невыразительным голосом.) Классно мы тогда повеселились.

Мать. Мне было двадцать два.

Отец. Перехожу к самой церемонии. (Кривляется.) Согласны ли вы взять в жены сию очаровательную блондиночку? Как вы думаете, господин мэр! Что бы вы сделали, будь вы на моем месте? А я, отвечает мэр, педераст. (Шлепает себя по ляжкам.) Ну, прикол. Мэр — педераст.

Мать. Такой красивый. Даже обидно.

Отец. Потом священник начал: «Любите ли вы друг друга», потом ладан курили, детишки в хоре пели, милостыню собирали, короче, много чего делали. Пять раз собирали.

Мать. Ты точно помнишь?

Отец. Может, я что-то и присочинил, но милостыню точно пять раз собирали. Я даже растрогался. А после обедали у твоих родителей.

Чуть не умерли все.

Мать. Ты преувеличиваешь...

Отец. От обжорства. (Берет у Дурищи поднос и принимается за еду.)

Шампанское лилось хмельными потоками.

Мать. Игристое.

Отец. Жмоты твои родители, что верно, то верно.

Зиновия. Ты закончил свое светопредставление?

Отец. Продолжение довоображаете сами. Мы остались вдвоем в нашей комнатке, новоиспеченные молодожены...

Зиновия (обрывает его). И через девять месяцев я появилась на свет.

Мать. А мы отправились в Арроманш устраиваться, там тебе предложили отличную работу.

Отец. Живодера. Вроде скульптора, но повеселее.

Мать. Вот и мы. Радостное семейство.

И счастливое, дружное, несмотря ни на какие противоречия.

Зиновия (упавшим голосом). С тех пор ничего не произошло? (Садится на кровать.)

Отец (возвращается на свое место). С каких пор?

Зиновия. Со времени Арроманша.

Отец. Мы уехали из деревни в большой город... И продолжали дружно жить в горести и в радости, и даже в будни, ведь их гораздо больше, а горести и радости, подобно часу пик, — явление исключительное.

Зиновия. Если брать расход электроэнергии, то там тоже есть часы пик, и ничего исключительного в них нет, поскольку это происходит каждый день.