Избранные киносценарии 1949—1950 гг.

Д и т р и х. Я должен подумать о вашем предложении, господин майор. Я могу итти?

Г о л о с  К у з ь м и н а. Я жду ответа.

Д и т р и х. До свидания!

Курт, держа в руках платок Дитриха, задумчиво говорит.

— Характер у отца остался прежним.

— Довольно странные отношения между отцом и сыном, — вскользь замечает Кузьмин.

К у р т. Когда я вступил в коммунистическую партию, он перестал меня признавать, изгнал из дому.

К у з ь м и н. Ничего, признает… Кстати, вы кто по профессии?

Кузьмин усаживается на диван. Курт подходит и садится рядом с ним.

К у р т. Хотел быть школьным учителем.

К у з ь м и н. Это очень хорошо! От воспитания ваших детей зависит будущее вашей страны.

К у р т. И, быть может, всей Европы!

К у з ь м и н. Я думаю предложить вашу кандидатуру на пост помощника бургомистра по народному образованию.

К у р т. Благодарю за доверие! А кто будет бургомистром?

К у з ь м и н. Вероятнее всего, бургомистром будет ваш отец…

Митинг на дворе оптического завода. Фишер произносит речь:

— Передача завода в руки рабочих означает хаос. Коммунисты не понимают, что нельзя убирать с завода специалистов, знающих дело. Товарищи рабочие, нам нужна помощь…

Г о л о с  и з  т о л п ы (перебивая Фишера). Нам не нужна помощь фашистов и нацистов!

Масса рабочих возмущена речью Фишера. Среди них молча стоит Дитрих.

Р а б о ч и й (стоящий рядом с Дитрихом). Ты хочешь вновь организации концернов!

— Несомненно, есть еще много разногласий… — пытается ответить Фишер, но его прерывает рабочий.

— Ты хочешь, чтобы вернулся Шранк!

Поднимается общий шум.

Во двор входит Курт с группой коммунистов. Курт взбирается на высокий ящик позади толпы, слушающей Фишера, и прерывает его:

— Тот, кто смотрит в оба, знает — сейчас нельзя еще сказать, что в Германии закончилась борьба с фашизмом. Шранк — это военный преступник!

К у р т. Мы стоим за такую демократическую Германию, в которой ведущее место занимает единый рабочий класс, в которой нет места для фашистов. Вы должны бороться за то, чтобы старые хозяева трестов и концернов не возвратились через черные ходы на свои старые места и не восстановили свою класть.

Рабочие внимательно слушают Курта.

— Если вы, рабочие, возьмете завод в свои руки, разве вы будете делать на нем оружие для уничтожения людей, для новой войны? Нет!

Рабочие переглядываются.

Шульц с возбужденным лицом осматривается по сторонам.

Угол двора. Поодаль от участников митинга стоит Кузьмин.

К нему подходит взволнованный Дитрих.

Д и т р и х. Немецкие коммунисты говорят одно, а вы, господин майор, делаете другое!

К у з ь м и н. Что случилось?

Д и т р и х. Я получил приказ о демонтаже моих лабораторий. Вы собираетесь увезти наше оборудование в Россию?

К у з ь м и н. Да.

Д и т р и х. Как это жестоко!

К у з ь м и н. Вы смеете говорить о жестокости! Вы знаете, что наделали ваши немецкие армии на советской земле?!

Д и т р и х (взволнованно). Я здесь не при чем! Я сидел в своей лаборатории.

К у з ь м и н. А ваша лаборатория готовила орудия убийства!

Д и т р и х. Этой лаборатории больше ста лет, она вросла в землю Германии…

К у з ь м и н. Наши города, которые вы разрушили, стояли тысячи лет. Если бы мы увезли вашу Германию до последнего фонаря на улице, это не возместило бы и доли того, что мы потеряли. (Оба прислушиваются к словам речи Курта. Слышен его голос.)

К у р т. Потсдамское соглашение, единодушно принятое всеми союзниками, требует от Германии уничтожения военного оборудования, а все цехи мирной продукции должны быть изъяты из рук фашистов и переданы народу!

Слышны возгласы рабочих, поддерживающих речь Курта:

— Это верно!

— Правильно!

К у р т. Вы, рабочие, будете производить в этих цехах продукцию не для войны, а для мира и процветания новой, единой демократической Германии!

Фишер в толпе кричит надрываясь:

— Демагогия!..

Вокруг него рабочие: одни смотрят недоверчиво, другие — негодующе.

Г о л о с  К у р т а. Да здравствует единая демократическая Германия!

В о з г л а с ы  р а б о ч и х. Хох, хох, хох! Да здравствует демократическая Германия!

Среди ликующих рабочих проходит Дитрих, явно недовольный происходящим.

Радиорупор на металлической вышке. Рядом с ним — развевающийся американский флаг на высокой мачте.

Г о л о с  С Ш А. Добрый день. Вы слушаете передачу «Голос Америки» на немецком языке…

Кафе на восточном берегу Эльбы.

За железными столиками группы жителей Альтенштадта.

За столом у входа сидят Рилле, Дитрих, Фишер и Эберт.

Все слушают американское радио.

Г о л о с  С Ш А. …Русская администрация ввела повышенные продовольственные нормы в своей зоне…

Официант ставит на стол три кружки пива и кладет три кусочка сыра. Дитрих, Рилле и Фишер сдают ему продуктовые талоны.

Г о л о с  С Ш А. …Несомненно, это делается русскими только в целях пропаганды.

Ф и ш е р (Дитриху). Вы ни в коем случае не должны соглашаться на пост бургомистра!

Д и т р и х. Почему вы так думаете?

Ф и ш е р. Это будет предательством национальных интересов. Они хотят воспользоваться вашим добрым именем как знаменем.

Р и л л е. Кто же в таком случае должен быть бургомистром?

Ф и ш е р (Дитриху). Ваш зять — Эрнст Шметау. Он молод и энергичен, он сумеет защитить немецкие интересы.

Д и т р и х. Но Эрнст нацист!

Ф и ш е р. Архив партии сожжен, и Шметау никогда не был нацистом. Я это знаю точно. Будьте спокойны, господин Дитрих!

Д и т р и х (взволнованно). Но не сожжено его прошлое, не сожжена память об этих отвратительных днях. Эрнст не может быть бургомистром. Я удивляюсь вам, господин Фишер! Вы же старый социал-демократ.

Ф и ш е р. Вы не разбираетесь в политике, господин Дитрих. Это — вопросы тактики, в истории бывают такие моменты, когда надо итти заодно с бывшими врагами против врагов нынешних. Об этом говорил даже Карл Маркс.

Р и л л е (резко вставая). Я тоже социал-демократ, господин Фишер. Маркс здесь не при чем, тем более, что он никогда ничего подобного не говорил!

Ф и ш е р. Тише, тише!

Рилле садится.

Ф и ш е р. Бургомистром должен был быть я, но если вы с этим не соглашаетесь, то я требую, чтобы бургомистром был Эрнст Шметау.

Шум на берегу привлекает общее внимание. Все встают, подходят к барьеру набережной.

На набережной останавливается группа машин, из которых с шумом, смехом и шутками вываливается компания американских журналистов. Их ведет майор Хилл.

Кузьмин на берегу встречает Хилла, который представляет ему журналистов.

X и л л. Наша пресса просит разрешения присутствовать на открытии новой школы и сделать снимки для наших журналов.

К у з ь м и н. Пожалуйста.

X и л л (представляя журналистов). Мистер Кэмбл, мистер Ллойд, миссис Джанет Шервуд… мистер Энчмен…

К у з ь м и н. Очень рад. Прошу.

В сопровождении гостей Кузьмин направляется по набережной к зданию отремонтированной школы.

Перебейнога и Егоркин замыкают шествие.

Группа проходит под арку, украшенную большой надписью готическим шрифтом: «Добро пожаловать».

За аркой на плацу построены немецкие школьники.

Они коротко острижены, все на одно лицо.

Среди группы старомодно одетых учителей стоит Курт.

Высокий, с офицерской выправкой, директор школы командует:

— Смирно! Равнение на господина коменданта!

Шеренга школьников с окаменелыми лицами смотрит на Кузьмина.

К у з ь м и н. Здравствуйте, дети!

Ш к о л ь н и к и (подчеркнуто по-военному). Здравия желаем, господин комендант.

Кузьмин озадачен этим «солдатским» приемом.

— Простите, это школа или казарма? — спрашивает он.