Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов читать книгу онлайн
Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Я зла не помню. А посмеяться все мы любим.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Прощайте, моя милушечка, прощайте… Ишь, как шумят, все ждут: рассудит, поможет…
Отворяя дверь, вплотную сталкивается с ТРУПОЕДОВЫМ.Что вы, очумели, Макарий Колумбович!
ТРУПОЕДОВ. Простите, подслушивал!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Что?
ТРУПОЕДОВ. Слушал, о чем вы изволили друг с другом говорить.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Макарий Колумбович, но ведь это…
ТРУПОЕДОВ. Свинство? Знаю! Но ничего с собой поделать не смею. Привычка!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Вам же, дорогой, немало лет! Своих бы седых волос постыдились.
ТРУПОЕДОВ. И это знаю. Считать хорошо умею. Но сами рассудите, что же я с собой могу поделать, когда тридцать четыре года я только и знал, что подслушивал!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (укоризненно). Макарий Колумбович!!
ТРУПОЕДОВ. В детстве в гардероб любил прятаться, когда моя матушка со своим лакеем батюшке рога ставила; в гимназии фискальничал с первого же класса; в корпусе кадеты ребро свернули накануне выхода офицером; в полку боялись, не любили и, наконец, выгнали, а потом служба в тюрьме и в розыске…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Присядьте, Макарий Колумбович! Неисправимый вы человек, так и умрете под чужой дверью!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Прищемят, и не почувствуете!
ТРУПОЕДОВ. Что делать? У каждого свое достоинство. Кто хорошо поет, кто стреляет, а я, верите ли, когда началась эта революция, чуть не заболел от досады, все хотелось знать, что думают людишки, спрятавшиеся за замки своих дверей; что они говорят и шепчут наедине с собой… Вот если бы такой аппарат изобресть, повесить его, скажем, ну, хоть над нашим местечком, а самому сесть у приемника и ловить тайный вздох, полунамек, неясный шепот… Я бы умер тогда спокойно. Нет, не изобретут, теперь все больше насчет омоложения и прочих штучек…
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Это вы правду говорите, Макарий Колумбович. Марья Павловна, прошу ко мне в субботу, моя Зинушка именинница. Жду вас непременно. Прощайте!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Прощайте! Дуняша, проводи! (К Трупоедову.) Ну-с, а вы зачем пожаловать изволили?
ТРУПОЕДОВ. За милостью.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Какой милостью?
ТРУПОЕДОВ. От Карпия Силистровича я изволил узнать, что Николай Михайлович в Москве первым из первых. Что он великий борец за свободу не только всего мира, но и его окрестностей!
МАРИЯ ПАВЛОВНА (с важностью). О да, наш Коля там вроде губернатора.
ТРУПОЕДОВ. И вот я, преисполненный чувством величайшей гордости за него как за дворянина и бывшего соседа по нашим имениям, решил ему нанести визит и быть его первым просителем.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. О чем же вы думаете просить Коленьку?
ТРУПОЕДОВ. Вернуть мое имение.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Коленька никогда не пользовался вашей землей!
ТРУПОЕДОВ. Да не ваш Коленька… Я о подлецах-крестьянах говорю. Ведь все забрали, гнилого мешка не оставили!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Коленька все сможет сделать. Захоти он, так революция на одном месте завертится, и ни шагу тебе ни вперед, ни назад. Будет крутиться, а толку? А толку, я спрашиваю?
ТРУПОЕДОВ. Что и говорить, личность! Дантон, Марат! Предки-то французы были.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Французский род, старинный! Его отец в нашем уезде одной земли двадцать тысяч десятин имел, скота тысячи голов.
ТРУПОЕДОВ. Знаю, богатые помещики были… Марья Павловна, кто мог подумать, что Николай Михайлович станет коммунистом!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Я знала, что это будет.
ТРУПОЕДОВ. Господи, какие ты творишь чудеса! Кого только не было в роду Шантеклеровых! И генералы, и помещики, один архиерей был, жулики и прохвосты были, одна из Шантеклеровых дом терпимости в Питере имела… Разные, разные были люди, но чтобы среди них нашелся такой негод… Простите, Марья Павловна, не то хотел сказать.
ДУНЬКА (входя в комнату). Монахи пришли.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Какие монахи?
ДУНЬКА. Отец Никандр с послушниками.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Зови их сюда. Что это они там в передней стоят? Отец Никандр, милости прошу!
ОТЕЦ НИКАНДР. Благослови сей дом, пресвятая владычица!
ТРУПОЕДОВ. Благослови, отец Никандр!
ОТЕЦ НИКАНДР. Благословляю, чадо!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Зачем пожаловать изволили?
ОТЕЦ НИКАНДР. И было сегодняшней ночью видение старцу Иерониму, и слышал он и плач, и рыдание, и видел потоци горючих слез…
ДУНЬКА. Это неспроста, быть беде!
ОТЕЦ НИКАНДР. Не к добру, не к добру! К гонению веры Христовой!
ТРУПОЕДОВ. Не иначе как к гонению!
ОТЕЦ НИКАНДР. Пути господни неисповедимы… Отец Иероним указал перстом своим на дом сей и изрек: «Идите и толците, молитесь и просите {62}, и по молитве вашей вернется вам…»
ТРУПОЕДОВ. Отец Иероним умно придумал! Николай Михайлович все может!
[ОТЕЦ НИКАНДР. Подлинную истину глаголят твои уста, божий человек. Еще вчера вечером вся монастырская братия возликовала, что господь бог уподобил раба божьего Николая…
МАРИЯ ПАВЛОВНА (обидчиво). Коленька жив и здоров!
ОТЕЦ НИКАНДР. …уподобил стать… (обращаясь к послушнику) да не оскверню своих уст мерзким словом…
ПОСЛУШНИК. …уподобил стать коммунистом!
ОТЕЦ НИКАНДР. Слугою сатаны и ада!
МАРИЯ ПАВЛОВНА (с обидой). Что же вам нужно от слуги сатаны и ада?]
Настойчивый голос из спальни: «Товарищ Дунька! Ду-у-у-ня!»МАРИЯ ПАВЛОВНА. Дуня, тебя же зовут!
ДУНЬКА. Боязно идти! Они пьяны!
ЗАПЕКАНКИН (за кулисами). Дунька!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Да иди же, вторично кличут!
ДУНЬКА уходит.Что же вам нужно?
ОТЕЦ НИКАНДР. …вернуть братии и монастырскую землицу, и прудик, и лесочек, и мельницу, и заводы, и скот, и машину, что локомобилем зовется.
ТРУПОЕДОВ. …и садик, и пасеку, и лошадок заводских, монастырских, и погребок винный…
ОТЕЦ НИКАНДР. Святая истина глаголет твоими устами, божий человек, и погребок с вином и елеем… На то и видение было Иерониму…
С криком вбегает ДУНЬКА, за которой гонится подвыпивший ЗАПЕКАНКИН.ДУНЬКА. Пустите, да пустите, не то барыне скажу! Пустите!
ЗАПЕКАНКИН. Стой, стой, гадюка! Выдралась. Ваш поступок, товарищ Дунька, называется саботажем! Скрытая контрреволюция! Убью, аннулирую, елки-палки! Не торопитесь, иначе за себя не ручаюсь! Могу убить! (Увидя испуганных монахов.) Это что за рожи? А? Что за рожи, я спрашиваю? Молчать! Ах, простите, товарищ мадам! Вы, кажется, тетя моего…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Тетя вашего шефа!
ЗАПЕКАНКИН. Шефа? Какого шефа? Тьфу, брысь под лавку! Ше-фа-а-а! (К монахам.) Послушайте, товарищи, садитесь!
ТРУПОЕДОВ. Хотя я и бывший дворянин, но постою. Разве я могу сидеть в присутствии чемпионов борьбы за свободу всего мира?
ЗАПЕКАНКИН. Ха-ха-ха! Здорово, братишка! Гм… а ты мне нравишься… Я этого не забуду… Как зовут?
ТРУПОЕДОВ. Трупоедов, Макарий Колумбович.
ЗАПЕКАНКИН. Трупоедов? Что за могильная фамилия? А? (К монахам.) Не знаете? Почему вы молчите, товарищи? Вам не нравится слово «товарищ» — буду называть отче! Мы религиозных убеждений не насилуем. Мы соединили и разъединили церковь с государством. Мы даровали свободу и попу, и архиерею, и земле, и небу! (К отцу Никандру.) Хочешь, я тебя женю? Не хочешь, ну и черт с тобой!
