Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

Христя. Спасибо, милый мой!

Грицько. Покрытка!

Христя. И за это спасибо, нареченный мой!

Грицько. Замолчи, не раздражай!

Христя. Гни ветку, пока молода.

Грицько. Я и теперь согну! (Схватил Христю за косу.)

Христя (отталкивает). Э, нет! Насчет этого — шалишь!

Грицько. Прости меня, Христя! Сам не знаю, что творю!

Христя. Знаешь, Грицько! И как еще знаешь! Лучше бы ты не знал. Легче бы у меня на сердце было.

Грицько. Ну, добивай… Наплюй на мою любовь, ведь у тебя Семен на сердце?!

Христя. На Семена брехать — на колхоз брехать!

Грицько. Не набрешешь — хозяином не будешь.

Христя. Ишь какой хозяин на готовое нашелся! Да знаешь ли ты, что Семен герой? Семен — гордость наша! Семена двенадцать пуль пробило, а он ни на шаг не отошел от кордона! С Семеном старые люди советуются! Семен у нас государственный человек.

Грицько. И я государственный человек.

Христя. Не того государства, может?

Грицько. А какого же?

Христя. Кабы свинье крылья — она бы и небо изрыла!

Грицько. Слушай! Ты меня знаешь. Да не совсем.

Христя. На что тебя знать? Любила — не знала, а теперь и подавно не надо. Только сердце щемит, голова кружится… Прощай, Грицько, пускай тебе путь-дорожка легка станет…

Грицько. Христя…

Христя. Я все ждала, что ты скажешь. Как жене будущей скажешь. И мы вдвоем бы посоветовались, людей спросили, к прокурору бы поехали… Советская власть — близкая своим людям, как мать близкая…

Грицько. Я тебе все сказал!

Христя. А о том сказал, что не будешь тут жить? Что через три дня уедешь отсюда?

Грицько. Мне позволят здесь жить.

Христя. Может, и нет. Прощай! Жалко мне тебя.

Грицько. А мне не жалко! Головой об стену буду биться! Повешусь посреди села — глядите, радуйтесь! Детей приводите! Посреди села!

Христя (ядовито). Думаешь, поверят?

Грицько. Молчи! Убью!

Христя. На себя взгляни. Разве такого отца ребенок примет?

Грицько. Вот же твоему ребенку! (Бьет Христю ногой в живот.)

Христя (падает). Спасите! Люди!

Грицько. Тише… Христя… Потерпи…

Христя (стонет). Собака…

Грицько. Умоляю… (Падает на колени.) Христя… ради любви… Не убивай!..

Твердохлеб (входит). Что случилось?

Грицько (поднимает Христю). Вот… Упала… Схватки… Родить надумала… Га, перед свадьбой родить… Ты слышал такое, товарищ Твердохлеб?.. Вставай, молодичка, а то холодна водичка…

Христя(сквозь зубы). Пусти… Семен, я упала…

(Держась за стену, идет.)

В дверь вбегают Докия и Саня, уводят Христю.

Твердохлеб. Надо за врачом!

Гринько. Марийка уже побежала. Твердохлеб. Это очень хорошо. На радость всем. Новый колхозник на свет просится.

Грицько. И вам дай боже того же. Твердохлеб. А мне откуда? Я еще не женатый.

Грицько. Это дело поправимое. Всему колхозу видно, как вы на мою Марийку поглядываете.

Твердохлеб. Ну и что?

Грицько. А она на вас. Видная выйдет пара. Я свою Марийку за кого попало не отдам! Только за героя! За гордость нашу! За того, кто двенадцати пуль не испугался! Государственного человека!

Твердохлеб. Я и не знал, что вы оратор. Грицько. А какую свадьбу отхватим! На всю губернию! Еще бы — Григорий Чорный выдает свою дочку Марийку не за кого-нибудь, а за героя-пограничника, за Семена Твердохлеба!

Твердохлеб. Вы, наверно, забыли, что вас никто и спрашивать не будет?

Грицько. Я понимаю. Это дело деликатное. Любовь. Голубку спугнешь — порх! — и нету ее.

Твердохлеб. Григорий Чорный, вы сказали Христе, что приехали к нам на время?

Грицько. Зачем мне беспокоиться, если вы сами ей сказали?

Твердохлеб. Я с вами не шучу.

Грицько. Я думал, мы на посиделках, и пошутить не грех. Если обидел вас, простите и не гневайтесь… Я Христе все рассказал. Документы показал… Твердохлеб. А она?

Грицько. Когда женщина любит — и каторга не помеха. Жалко мне брать ее с собой, отрывать от родного колхоза. А она: я семь лет тебя ждала, вместе будем жить, где ты — там и я. Думаю еще и мать взять, сами знаете, пускай старый человек в хате порядок соблюдает, за детьми ходит…

Твердохлеб. Мать любит вас?

Грицько. Уж так любит, так любит…. Если не возьму с собой, пешком за поездом побежит.

Твердохлеб. Григорий Чорный, вы уже присмотрелись к нашим людям?

Грицько. Человек себя не скоро показывает.

Твердохлеб. Так ничего и не увидели?

Грицько. Меня семь лет в лагерях исправляли. Газеты читал. Людей слушал. Работал так, как на себя никогда не работал. Сознательный пришел, а вы спрашиваете.

Твердохлеб. Значит, вы понимаете, что Христю мы вам не отдадим?

Грицько. Неужто в колхозе и любовь на счету?

Твердохлеб. В колхозе все на счету. Вот вы и подумайте, следует ли вам обманывать Христю. (Уходит.)

Грицько (вслед), А если у меня любовь? (Один.) Боже! Помоги мне хоть на этот один день! Лучше с десятерыми Иванами дело иметь, чем с одним Твердохлебом! (Уходит.)

Входят Омелько и Василина.

Омелько. Да видано ли, чтобы вот так танцевалась горлица? (Притопнул деревянной ногой.) Горлица вот как танцуется! (Показывает.)

Василина. Нет, ты мне горлицей зубы не заговаривай! Мать я или не мать? Имею я право заступиться за сына?

Омелько. Имеешь право. Пока сама веришь ему.

Василина. А как же? Верю. Отец его был сукин сын, а у Грицька есть и моя кровь. Человека он не убьет… Только резкое слово скажет — ударит кровь в голову — так и вспыхнет!

Омелько. Вот поживешь на его харчах — не то будет! За няньку. Да помыкать тобой будет — тогда узнаешь!

Василина. Мне к сыну не в примаки идти, У меня есть свой дом. Так ему и в глаза скажу.

Омелько. Побоишься сказать. Он на вас такого страху нагнал.

Василина. Э-э, нет, скажу. Вот пойдем.

Омелько. Ну, идти так идти!

Уходят.

Марийка (входит, зажигает свет). И чего тут бояться? Пхи! Я той зимой на винограднике волка встретила — и то не испугалась. Губы закусила, больше ничего. Еще и палкой его ударила. А это ж не волк! Ну, что он — укусит? Так — поругает, поругает, а я и слушать не стану. Буду смотреть на узор да цветы подсчитывать: один цветок, второй цветок, третий цветок… Пускай он ругает! А ну как ударит? Нет, я не смолчу! За меня все звено заступится, бригада! А Христя его не боится? Неужели она и вправду любит? Может, и любит. А кто любит… Не буду об этом, не буду, не буду! Волк зимой — ой страшный, а это человек! Не убьет же он меня? Вот глупая. Сама себе что-то выдумываю. (Поет.)

А мне так нравится жить! Дед Мелхиседек говорит, что его бабка до ста десяти лет жила. И я хочу до ста десяти лет. Выберут меня в Москву. (Вдруг, увидев кого-то, прячется за ковер.)

Входят Грицько и Василина.

Грицько. Хорошо, что и вы тут. Слушайте, что я скажу.