Марфа-посадница или Плач по Великому Новгороду

Гулом негодования ответило вече.

МАРФА. Теперь ты знаешь, князь, какой ответ принести своему господину.

ХОЛМСКИЙ (вновь поднявшись на Вадимово место). Великий князь московский повелел передать вам: буде не внемлете вы гласу благоразумия, будете вразумлены мечом. Все войско Иоанново, готовое сокрушить татар, явится прежде глазам вашим. Вот выбор ваш: смиренье или война.

МАРФА. Так говорят с рабами, князь. Нет выбора у нас. Мы всем готовы оплатить свободу нашу – и жизнею своей, и жизнью тех, чья жизнь для нас превыше жизни нашей. (Дмитрию.) В сей ладанке, мой сын, земля твоей земли, согретая святой Вадима кровью. Владели ею твой отец и дед, и прадед. И все сложили головы в боях за нашу вольность. Приемлешь ли ее, мой Дмитрий, ныне, когда хотят нас в рабство обратить?

ДМИТРИЙ. Благослови.

МАРФА (надевает на него ладанку). Благословенен будь!

ХОЛМСКИЙ. Как бы тебе и новгородским женам не пришлось в скором времени люто покаяться в таком благословении сынам своим!

ДМИТРИЙ. Ты угрожаешь нам!

ХОЛМСКИЙ. Да. Таково мое посольство. Я завершил его.

УПАДЫШ. Смерть дерзкому! Умри, московский пес! С моста его! Мужи, ужели стерпим?!

Толпа угрожающе придвигается к Вадимову месту. Молодые посадники обнажают мечи. Дмитрий встает между Холмским и разъяренной толпой.

ДМИТРИЙ. Сперва меня. С моста. Мечом. Каменьем.

ФЕДОР. Кого ты защищаешь, брат? Он дерзнул угрожать Великому Новгороду!

ДМИТРИЙ. Я защищаю честь свою и твою. И честь Великого Новгорода. Посол – гость. Бывает ли больше бесчестья, чем для хозяина, в доме которого обидели гостя?

ФЕДОР. Но, брат!..

ДМИТРИЙ. Сейчас не брат я тебе. Сейчас я степенный посадник, свободно выбранный гражданами великого свободного города. И властью своей велю: убрать оружие! С дороги – прочь!

Толпа расступается.

ДМИТРИЙ. Свободен путь твой, князь. Езжай с добром. Но приведись на поле бранном нам встретиться – посмотрим, с кем Бог…

Холмский спускается с Вадимова места. Истаивают огни факелов, исчезает гул веча, и вновь Холмский и Дмитрий одни в ночном монастырском притворе.

ХОЛМСКИЙ. Мы встретились…

ДМИТРИЙ. Бог был с тобой.

ХОЛМСКИЙ. Оставим Бога, Дмитрий. Бог с тем, с кем сила. Сила ныне с нами. Вы слишком долго жили в мире и благоденствии. Мы бедствовали и воевали. Трое новогородцев были против одного моего ратника на Шелони. И что ж? Мечи ваши изъела ржа, рука отвыкла. Нет вольности, когда нет сил оборонять ее. Новгород обречен.

ДМИТРИЙ. Так мыслишь, что народ мирный и трудолюбивый беззащитен пред варваром, яки овца пред голодным волком?

ХОЛМСКИЙ. Выходит, так. Ржа изъела не токмо мечи ваши, но и единство ваше. Попомни вече. Кроме мужей достойных, преданных господину своего, вольному Новгороду, кто яро требовал к ответу мне мать твою Марфу, зная силу слова ее? Кто разъярял чернь убить меня, московского посла, зная, что деяние сие возбудит гнев грозный и праведный Иоанна и даст ему повод к войне? Вернись в тот час, Димитрий!

И вновь – вечевая площадь, дымные факелы и грозный ропот толпа. И вновь:

ЗАХАРИЙ ОВИН. Пусть Марфа говорит!

УПАДЫШ. Как! Марфа?

НАЗАРИЙ. Да, Марфа!

УПАДЫШ. Внял. Пусть Марфа! Марфа! Марфа!..

Молчание.

ДМИТРИЙ. Захарий Овин, дьяк вечевой. Назар, подвойский. Партия не наша. За ними есть еще. То знали мы всегда.

ХОЛМСКИЙ. Так знай еще: они уже стоят посольством в Яжелбицах. И молят мира. На любых условьях.

ДМИТРИЙ. Новугород не сдан!

ХОЛМСКИЙ. Падет. И в нем измена. Некто Упадыш с шильниками пушки заклепит железом. Есть замыслы еще.

ДМИТРИЙ. Зачем мне это знать!

ХОЛМСКИЙ. Скажу. Наутро суд. Иоанн строг. Но милостив к друзьям. Тебя всегда хотел он видеть в верных своих. Честь твоя и рода твоего порука верности. За тем пожаловал он тебя боярином московским.

ДМИТРИЙ. Я не просил того!

ХОЛМСКИЙ. То знак был. Ты не внял. Ныне открыт нам промысел Господний. Прими его. Склонись пред Иоанном. Вернись в Новгород, склони вече к благоразумию. К чему нам еще кровь, ее и так реки. Тебе поверят.

ДМИТРИЙ. И что скажу я, в Новгород возвратясь? Как глядеть мне в глаза матерей и жен, чьи сыновья и мужи вышли со мной на бой за свободу и уж не вернутся в родные околья? Как, князь?

ХОЛМСКИЙ. Ты доблестен, Димитрий. Но не мудр. (Помолчав.) Свободен ты. Нет у ворот охраны. И кони ждут ночной горячей скачки. А свежих на любой подставе получишь тотчас именем моим. Теки в любой предел!

ДМИТРИЙ. В какой!

ХОЛМСКИЙ. Того знать не желаю.

ДМИТРИЙ. Измена, князь. Что скажет Иоанн, когда проведает?

ХОЛМСКИЙ. Ему слуга я верный. Но не холоп. Превыше службы – честь. А выше только Бог!.. Спеши. Уж утро близится. Спеши!

ДМИТРИЙ. Уж утро близится… туманные долины… О сказочная русская земля!.. Спаси Бог, князь. Я не боюсь суда.

ХОЛМСКИЙ. Судилища!

ДМИТРИЙ. Тем паче!..

Картина третья

Наутро великий князь московский Иоанн прибыл в Руссу из Яжелбиц и, едва сойдя с коня, презрев торжественность уготованной ему встречи, призвал плененных к ответу. Первым предстал перед ним Дмитрий Борецкий.

ИОАНН. Аника-воин! Хорош!.. Добро ж тебе. (Брадатому.) Реки!

БРАДАТЫЙ (развернув свиток, читает). «Честной король польский и князь великий литовский Казимир заключил сей дружественный союз с нареченным владыкою, с посадниками, тысячскими новогордскими, с боярами, людьми житыми, купцами и со всем Великим Новым городом… Ведать тебе, честному королю, Великий Новгород по сей крестной грамоте и держать на Городище своего наместника греческой веры, вместе с дворецким и тиуном, чиновным мужем. Наместнику судить с посадником во дворе архиепископском бояр, житых людей, младших граждан согласно с правдою, но в суд тысячского, владыки и монастырей ему не вступаться… Если государь Московский пойдет войной на Великий Новгород, то тебе, честному королю, или в твое отсутствие Ради Литовской дать нам скорую помощь…»

ИОАНН. Вот я. А где ж ваш Казимир?.. Молчишь. (Брадатому.) Реки.

БРАДАТЫЙ. «Ржев, Великие Луки и Холмовский погост остаются землями новогородскими, но платят дать тебе, честному королю. Новогородец судится в Литве по вашим законам, литвин в Новогороде по нашим законам без всякого притеснения…»

ИОАНН. Подлог?

ДМИТРИЙ. Нет, не подлог.

ИОАНН. Не ведал?

ДМИТРИЙ. Ведал. Там и печать моя, и имя средь других.

ИОАНН. Не соблазнился отпереться. Верно. Печати нет, но имя есть твое. Не средь других – средь первых. Хочешь знать, откуда грамота у нас?

ДМИТРИЙ. Скажи – узнаю.

ИОАНН (Холмскому). Скажи.

ХОЛМСКИЙ. Сей список найден средь иных берест и пергаминов в схваченном обозе.

ИОАНН. И явлен мне – как доказательство измены вашей подлой!

ДМИТРИЙ. Измена – в чем?

ИОАНН. Так! В чем! (Брадатому.) Реки!

БРАДАТЫЙ. «В Луках будет твой и наш тиун, торопецкому не судить в новогородских владениях. В Торжке и Волоке имей тиуна, с нашей стороны будет там посадник…»

ДМИТРИЙ. И что?

ИОАНН. Все мало? (Брадатому.) Еще реки, чтоб вдосталь!

БРАДАТЫЙ. «В утверждение сего договора целуй крест к Великому Новуграду за все твое княжество и за всю Раду Литовскую вправду, без извета; а послы наши целовали крест новогородскую душою к честному королю за Великий Новгород».

ИОАНН. Крест целовать на верность Казимиру! И это не измена?

ДМИТРИЙ. Великий Новгород издревле волен сам выбирать князей.

ИОАНН. А земли наши раздавать полякам – тож волен?

ДМИТРИЙ. То земли не твои, то земли наши. И пяди их не видеть никому. (Брадатому.) Коль полон список твой, реки сполна. Реки изъян: «Тебе, честному королю…»

БРАДАТЫЙ. «Тебе, честному королю, не купить ни сел, ни рабов и не принимать их в дар, ни королеве, ни панам литовским…»

ИОАНН. А в латинянство мезкое отпад от русского святого христианства? Здесь тоже чисто пред Богом и людьми?

ДМИТРИЙ (Брадатому). Реки изъян о вере, он последний.