Скачущий на льве

Элиша.  Каким образом?

Акива.  Не убоявшись ее и, тем самым, преодолев ее. Вот подлинно еврейская смелость и еврейская вера в невозможное!

Элиша.  Ты что же, веришь, что он воскрес?

Акива.  Кто знает? Вполне возможно.

Элиша.  И где же он? В раю?

Акива.  Не думаю. Мне представляется, что он едет на ослике.

Элиша.  Куда?

Акива.  За смертью!

Элиша.  За своей?

Акива.  И за нашей!

Элиша.  И что же?

Акива.  Он догонит ее. Смерть не уйдет от него.

Элиша.  И что тогда?

Акива.  Смерти больше не будет.

Аристобул.  Но как это возможно?

Акива.  То ли еще возможно в Божьем мире! Вот что я читал в книге у одного ученого грека. Мы каждый день видим, что солнце ходит вокруг земли. А на самом деле, земля ходит вокруг солнца! Это подтверждается его астрономическими наблюдениями и вычислениями, которые я, кстати, тщательно проверил.

Аристобул.  Но все люди видят, что солнце…

Акива.  Все видят, а истина не такова! Когда ты думаешь, что так оно и есть, знай, что так оно и нет! Вот, может, так и со смертью? Ее можно победить!

Элиша.  Но какое все это имеет отношение к войне?

Акива.  Самое прямое! Это ответ на твой вопрос, почему мы воюем? Если бы Иисус, добровольно пойдя на смерть, вдруг смалодушничал, струсил, так сказать, слез с креста и отправился домой ужинать – что бы это было? Это была бы чудовищная профанация его жертвы! Нет, он должен был умереть, и знал это, и не уклонился от своего пути. Так и мы сейчас – мы не можем повернуть назад. Мы должны пройти наш путь до конца и, если понадобится, тоже взойти на крест.

Элиша.  Зачем?

Акива.  Чтобы победить смерть!

Меир, Элиша и Аристобул рассказывают Акиве о бедствиях войны.

Комната в гостинице в Кейсарии. Акива сидит за столом и читает. Входит Меир.

Меир.  Мир тебе, Рабби! Наконец-то я снова вижу тебя! Я чуть было не отчаялся в своих поисках.

Акива.  Меир, сын мой! Рад тебя видеть. Как ты меня разыскал в этой забытой Богом гостинице?

Меир.  Мне помог Элиша. Он сейчас тут большой начальник. Руф дал ему такие полномочия, что никто не осмеливается ему перечить. Он, кстати, собирался тебя навестить.

Акива.  Да, Элиша иногда заглядывает сюда вместе со своим секретарем Аристобулом. С Аристобулом я даже занимаюсь философией и Писанием. Очень способный молодой человек.

Меир.   Как ты здесь живешь? Не хвораешь ли?

Акива.  Слава Богу, телесно я здоров.

Меир.  Благодарение Господу! Мы уж там думали, что ты тяжко заболел. Шутка ли, тебя нет уже полгода. Ходили даже слухи, что римляне убили тебя. Как хорошо, что ты здоров и бодр.

Акива.  Эх, Меир тебе следовало бы огорчаться, видя такое благополучие! Лучше бы я пребывал в тягости. Когда я приходил к своему учителю и видел, что у него и вино не скисло, и масло не прогоркло, и мед не засахарился, я говорил: не дай Бог учителю житейского благополучия! Отсутствие малых бед – это предвестник бед больших. Так что тебе едва ли стоит радоваться.

Меир.  Ты предвидишь для себя большие беды? Ты опасаешься мести  римлян? Они угрожали тебе?

Акива.  Пока нет. Я – гость Адриана. Впрочем, разница между гостем и пленником иногда только в названии. Я живу в этой гостинице на всем готовом, мне разрешено смотреть в окно и  гулять по двору. Ко мне приставлены слуги, мне даже приносят кошерную еду из общины.

Меир.  Здесь, в Кейсарии, осталась община?

Акива.  Руф лично распорядился вернуть убежавших отсюда евреев. Они живут здесь в страхе, но уехать не решаются. Судя по рассказам слуг, торговля пришла в упадок.

Меир.  Так сейчас везде. В любом городе на каждой улице видны закрытые лавки, заколоченные дома. Повсюду лишения и недостаток самого необходимого. Из Рамлы уехали все греки и армяне. Торговые пути заросли травой. После того, как люди Бар Кохбы забрали весь товар у трех караванов, купцы к нам ездить перестали.

Акива.  Люди Бар Кохбы грабят народ?

Меир.  Нет, евреев они не трогают. Грабежи и воровство строжайше запрещены. Порядки они установили жесточайшие. За кражу лепешки полагается смерть. Объявлено, что все несчастья происходят из-за  недостаточно ревностного соблюдения заповедей, и каждый, кто будет  уличен в нерадении, подлежит казни. Народ следит друг за другом, поэтому каждый старается выставить напоказ свое благочестие. Самое ужасное – это доносы. Кажется, что все доносят на всех. Недавно в суде разбирали донос на человека, который во время общественной молитвы не говорил всех слов. Несчастный оказался заикой, суд его оправдал, после чего немедленно последовал донос уже на судей. Все это называется теперь бдительностью во славу Божью и очень поощряется.

Акива.  Как наши общие знакомые? Все ли живы?

Меир.  Нет, не все. Помнишь Николая, книготорговца из Рамлы? Он доставлял тебе сочинения по математике и философии.  Его сожгли в лавке вместе со всеми книгами. Кстати, греческие свитки ищут до сих пор. К твоему дому несколько раз приходили с розыском. Яков каждый раз показывал на золотую мезузу от Бар Кохбы, и они уходили. В добрый час ты получил этот подарок, иначе мог бы не увидеть и собственного дома.

Акива.  Господь не без милости! Как там Хана?

Меир.  Хану я видел совсем недавно. Она нуждается, но не голодает. Она помогает на общественной кухне, там ее бесплатно кормят. Дом ее цел. Хана ужасно волнуется о тебе. Когда стало известно, что я собираюсь в Кейсарию, она прибежала к нам домой и просила передать дедушке, что она занимается Писанием каждый вечер и что дома у тебя она хранит тот же порядок, что был при бабушке. Она написала тебе несколько писем.  Дает письма Акиве, тот проглядывает их.

Акива.  Моя дорогая кукушечка! Как твои домашние?

Меир.  У Брурии опять был выкидыш. Мы так надеялись, что на этот раз она сможет родить, но увы… Наоми все такая же хохотушка. Мне кажется, она не вполне понимает, что происходит вокруг. Да кто это понимает?

Акива.  Как наша Академия? Как Синедрион?

Меир.  Синедрион сейчас ничем не управляет. Мы можем только рекомендовать. Все решают люди Бар Кохбы. Но жалование платят и, говорят, собираются даже увеличить его. Гамалиил рассчитывал, что он станет правой рукой Бар Кохбы, но тот принял его всего один раз и больше не зовет. Занятия, слава Богу, продолжаются. Дан был в войске, участвовал в боях, но быстро вернулся назад, так что мы в полном составе.

Акива.  А новые парни есть?

Меир.  Никого. У молодежи нет денег платить за учебу. Да и не до этого сейчас людям.

Акива.  Ну а каково военное положение?

Меир.  Бар Кохба удерживает весь юг, Иудею и Самарию. Он делал успешные вылазки в Галилею. На приморской равнине хозяйничают римляне.

Акива.  Есть ли какая-нибудь ощутимая поддержка от общин за пределами святой земли?

Меир.  Мы ничего не видели. Возможно, они посылали что-нибудь, но все порты в руках римлян. За Яффу шли отчаянные бои, но взять ее не удалось.

Акива.  Скажи, Меир, ты видел Бар Кохбу?

Меир.  Один раз, когда он приезжал в Лод. Крепкий мужик с обветренным лицом и большим руками. В седле сидит как влитой. Он воин и это в нем главное.

Акива.  А как он говорит?

Меир.  Как воин. Короткие рубленые фразы, хриплый голос, энергичный жест. Говорить ему трудно, это не его стихия. Его уста – это Эли, помнишь, тот, одноглазый, со шрамом? Он, оказывается, был учеником самого Рабби Ишмаэля.

Акива.  Ишмаэля? Теперь понятно, откуда такое красноречие. От самого Ишмаэля никаких вестей не было?

Меир.  Его убили. Он не признал Бар Кохбу Мессией, и его растерзала толпа. Об этом объявили на всех площадях города.  Акива закрывает глаза и шепчет молитву.  Рабби, я все хотел тебя спросить: зачем ты это сделал?

Акива.  Провозгласил Бар Кохбу Мессией?

Меир.  Да. Разве то, что происходит, похоже на мессианские времена? Люди, как и раньше, болеют и умирают, нравы стали только хуже, все ожесточились. Да, римлян прогнали, но жить лучше не стало. Все же ожидали чудес, немедленного избавления, а что получили?