Страшные Соломоновы острова (СИ)

Тот заерзал.

- Димыч, пойми. Я не умею отвечать на такие вопросы экспромтом. Они слишком глобальные. Или интимные. Мне подумать надо. Ну, не знаю... Может, посидеть на ступеньках своего дома, зайти в любимое кафе... Нет, не могу вот так сразу, - взмолился Дитер.

А Димыч все наседал.

- Нет, сокол ты наш задумчивый. Думать тут не надо. Нужно просто сказать. Или скучать не приходилось? - додавливал экзекутор. И, потеряв терпение, снова спросил у меня: - А твое какое будет первое желание?

Я помолчал, представляя себе соответствующую картинку. Почувствовал легкий озноб.

- Не скажу, что точно сделаю, но первое желание будет - выйти в поле, рухнуть в траву, прижаться к земле всем телом и говорить с ней... Наверное, так, - и встряхнулся, отгоняя наваждение.

А Димыч раздавая стопки, довольно проурчал:

- Вот и вся разница. Какие мы на фиг европейцы, если у нас земля живая? Если душа к ней сама тянется. Понял, менталитет ты наш импортный? На, накати, урюк, - и протянул ему дринк.

Дитер, как в забытьи, выпил. Мы тоже.

- Я попробую помочь Дитеру. Мне тоже очень многое хотелось бы услышать от вас, - подала голос Хелена, все это время с неослабевающим вниманием слушавшая наш разговор. - Скажите, почему в вас нет страха? Поясню. Основополагающим чувством типичного европейца является страх. В этом мало кто признается, но это так. Мы очень ценим тот уровень жизненного комфорта, который нас окружает, и очень боимся его потерять.

И каждый из нас предельно четко осознает, что эта удобная, привычная жизнь - не навсегда, а только до тех пор, пока ты можешь оплачивать свои счета. А существование вне этих привычных удобств, потеря достигнутого статуса - внушает ужас. И не отпускает ощущение зыбкости и ненадежности. Даже враждебности этого мира к тебе.

Он, мир, терпит тебя только потому, что ты кредитоспособен. А если возможность платить исчезает, ты моментально оказываешься на обочине. Пусть вас не обманывают гарантии по социалу. Это все равно нищета, и ты становишься изгоем, теряя друзей и близких.

А это очень страшно. И ведь причина твоих затруднений никого не интересует. Это не обязательно лень или усталость, последствия алкоголизма или наркомании. Нет. Ты такой же трудолюбивый, как и был. Просто твоя фирма разорилась или ты серьезно заболел. Да мало ли что.

Поверьте, это очень страшно. И этот страх толкает людей на все, чтобы не потерять работу. На подлость, интриги, предательство близких... Он принимает характер устойчивой фобии. Под этим прессом проходит вся наша жизнь.

И это все понятно и логично. Так устроен мир. А вы - другие. Хотя проблемы у личности, по сути, те же. Но в вас нет этого страха. Нет, ну, наверное, он есть, конечно, но не в такой глобальной форме и масштабах - точно. И это не отдельный пример отдельных людей. Это тенденция. И у вас, и у нас. Почему в вас нет этого страха? В чем секрет? - Хеля, выдохнув, замолчала и уставилась на нас.

Димыч недовольно покачал головой и рявкнул:

- Да потому что все херня, кроме пчел. А по совести, пчелы - тоже херня.

Я не выдержал и зааплодировал. Умеет соратник удивить, чего уж там... Хеля на секунду замерла, переваривая услышанное, а затем рассмеялась облегченно.

- Это очень непросто, но я поняла. Спасибо, Димыч. Ты предельно ясно ответил на мой вопрос.

- Всегда, пожалуйста. Обращайтесь, ежели чего, - парировал мой друг.

- Есть еще, по сути, аналогичные версии ответа. Бог дал, Бог и взял. Перемелется - мука будет, - решился добавить я.

Девушка кивнула, принимая реплику.

- А у меня есть еще один вопрос, но я не буду сейчас его обсуждать, - вдруг оживился притихший было Дитер.

- ???

- Попробую объяснить. Он возник не сегодня. И мне всегда было тяжело и неуютно обдумывать его. Но я не буду сейчас задавать этот вопрос, потому что, кажется, стал нащупывать понимание. Это даже не вопрос, а скорее загадка. Рискну показаться самонадеянным, но обозначу ее как Великую Немецкую Загадку. Я ее обязательно озвучу, но мне надо еще немножко подумать, - окончательно запутал нас немец.

- Дитер, - удивился Димыч. - Сам-то понял, что сказал?

- Я - понял. Мы еще к этому вернемся обязательно. Попозже. А сейчас, чтобы нормально вести дискуссию, мне надо перестроиться немного. Понимаете, в чем сложность общения с вами. Задавая вопрос, никогда нельзя предугадать, в какой плоскости будет ответ. Основная проблема для меня в том, что у вас, русских, очень необычный формат мышления. Вы мыслите образами.

- Расшифруй, - заинтересовался я.

- Сейчас. Ну, вот хотя бы так... Можно взять какой-нибудь кубик, например, деревянный, покрашенный, с ребром в пять сантиметров, показать его немцу и попросить составить свое мнение. Немец, скорее всего, будет добросовестно описывать то, что он видит. То есть характеристики предмета.

А русский посмотрит, постучит им по столу, поцарапает и скажет, например, что кубик - полная херня, потому что сделан из дерьма и дерьмом покрашен. Сразу делается вывод, хотя подтекст задания был абсолютно иным. Я, конечно, сильно утрирую, но по сути именно так.

Понимаете разницу? И так во всем. К вам просто надо приноровиться и научиться думать как вы, - он явно беседовал сам с собой, и занятие это, похоже, ему чрезвычайно нравилось.

- Может, товарищу больше не наливать? - озаботился я.

- Ерунда. Ты, Дитер, меньше думай и больше кумекай. А еще лучше - врубай чуйку, копарь! Так оно вернее будет, - оборвал Димыч хаотичный ход мыслей нашего немецкого друга и, подняв бутылку, подозрительно посмотрел на присутствующих.

Мы вздохнули и протянули стопки для очередного возлияния.

- Вообще-то, интересная поездка получается, - закусил я весьма аппетитной щучкой. - Обычные темы для разговоров у нас это коп, если нет женщин - о женщинах и о бардаке в стране. Раньше это называлось политикой. А с вами все шиворот-навыворот.

- Ну, это нормальный процесс притирки. Новые люди, свежие впечатления... - улыбнулась Хеля.

- Ну не знаю. Не в первый раз с новичками ездим. В основном все их вопросы о находках. Кто, где и чего нашел. Эти рассказы они готовы слушать до утра, - не согласился я.

Девушка оживилась.

- Ну-ка, ну-ка. О находках, пожалуйста. Что тебе за твою поисковую жизнь запомнилось больше всего?

Я задумался.

- Хм. Странно, но в голову лезут почему-то не находки, а поездки и люди. Были, конечно, и находки, но не того уровня, о которых всю оставшуюся жизнь положено говорить с придыханием. Наверное, я тебя разочарую, но кладов мы с Димычем найти пока что не удосужились. Скажу больше. Я знаю многих и многих копарей, но никто из них не поправил существенно своего материального положения, занимаясь поиском. Скорее, наоборот.

Зато знаю нескольких, которые относили найденные ими иконы, энколпионы и прочие весьма недешевые "предметы культа", если уместен этот термин, в церковь батюшке. А люди они, мягко сказать, небогатые. Хотя среди нас всякие есть, конечно. Как и везде, впрочем. Но у большинства основной стимул и привлекательность поиска ограничивается тремя пунктами. Азарт предвкушения находки, ощущение свободы на выездах и... вот такие вот разговоры. Сиречь - общение.

Хеля задумалась.

- Ну, хорошо. Но ведь есть среди вас и такие, которым жажда наживы заменяет все перечисленное тобой. Если я правильно понимаю, в первую очередь против них и направлен этот ваш новый "антикопарский" закон. Я ознакомилась с ним. Сам понимаешь - необходимость. По сути, он преследует благие цели.

Если правда то, что периодически мелькает в новостях... О незаконных раскопках древних поселений, курганов с помощью бульдозеров. Это же вандализм, и любое государство просто обязано принимать меры в таких случаях. То есть появление этого закона, на мой взгляд, предопределено.

Но вот его редакция... Какие-то странные, расплывчатые формулировки, допускающие крайне широкую трактовку. Так не должно быть. Закон - это, по сути, предельно жесткая инструкция, имеющая целью обеспечить чиновнику только один вариант ее исполнения или применения. И обязательное наказание за неисполнение либо умышленное искажение сути этой инструкции. И никак иначе. Вероятно, ваши законодатели поторопились и пошли на поводу у общественного мнения. И приняли сырой, недоработанный вариант закона. Это так?