Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов читать книгу онлайн
Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Входят НИНА, МАТЬ и ОТЕЦ.ОТЕЦ. Уехали. Скоро и мы с Нинушкой покатим. В Америку.
МАТЬ. Совсем я одна останусь. Куда тебе две недели морем трястись — помрешь от качки по дороге либо волнами захлестнет… Не езди, Петя, далеко так… Господи.
ОТЕЦ. Мы теперь хозяева, нам на одном месте сидеть невозможно. Все надо видеть и знать, и все самим делать надо.
МАТЬ. Ты ж там заблудишься, с голоду помрешь — кто за тобой присмотрит?
НИНА. Не бойтесь, Елизавета Семеновна, я с него глаз не спущу…
МАТЬ. Ты — надежа моя. Не оставляй старика одного. Давно хотела тебя просить, да не показываешься ты к нам. Обижена. На меня обижена. Много я людям крови испортила характером своим подлым, каялась сколько раз — не помогает.
ОТЕЦ. А ты того… помирись… помирись, старуха. Нинушка? А? Ну, не сжились вы, разъехались… делить вам теперь нечего, можно без злости, как полагается… и все вообще…
МАТЬ. Да я что ж… Я как Нина…
НИНА протягивает ей руку. МАТЬ отвечает на пожатие.ВИКТОР. А мне ты протянешь руку?
НИНА протягивает.Так…
ОТЕЦ. Вот теперь ощущаю я всю полноту всевозможных переживаний…
Поспешно достает из буфета графинчик. Наливает рюмку.МАТЬ. Петя…
ОТЕЦ. Молчи, мать… я уже философски охватил весь вред алкоголизма, но еще практически не изжил предпоследней рюмочки… Нинушка!
Пьет, наливает еще.Старуха!
Пьет, наливает.Виктор!
Пьет.Эх, приезжай к нам, Нинушка… В Верину комнату. Мы теперь хозяева, нам надо в мире жить.
ВИКТОР. Знай, Нина, где бы ты ни была, только кликни. Дай знак… и я…
НИНА. Не надо, Виктор…
ВИКТОР. Другого любишь?
НИНА. Да. Не молодой он и не красивый, но так я его люблю, так люблю, что сердце порой не справляется — перебои дает.
ВИКТОР. За что?
НИНА. За силу его, за стальную твердость, за мужество и ласку, за ясный ум… За то, что он меня на краю оврага удержал и в жизнь как большевичку вернул… из мусора вынул он мое зерно, заботливо, а казалось, на что ему мелкое зернышко, когда в нашей республике отборные семена урожай дают. И я расту… и хочу вырасти ему под стать… А это и называется: любовь… Лишь бы поправился он поскорей, уедет к морю — там его вылечат, и будет он здоровей нас всех… Должен быть.
ОТЕЦ. Люби, люби, Нинушка! Будь счастлива… И как он мог в себя угодить — удивительно.
СЕРОШТАНОВ. Хм… Мог! Как командир запаса удостоверяю — мог!
ВИКТОР. Нет. Не он в себя угодил, а в него угодили.
НИНА едва не вскрикнула.МАТЬ. Кто?
ВИКТОР. Ты, Нина, когда пришла к Рядовому в тот вечер?
НИНА (очень тихо). Не знаю.
ВИКТОР. До выстрела или после?
НИНА. Не знаю.
ВИКТОР. А Накатов был до тебя?
НИНА. Да.
ВИКТОР. Накатов его и ранил.
СЕРОШТАНОВ, НИНА. Накатов?
ВИКТОР. Поэтому Накатов и уехал. От расспросов скрылся. Что между ними было, не скажу, но одно ясно: Рядовой на себя вину Накатова взял, чтобы друга выгородить.
СЕРОШТАНОВ. А если б даже и взял — какое нам дело?
ОТЕЦ. Верно, Паша! Они сами себя рассудили, а мы сами себя рассудим… И ты, Лиза, меня не осуждай за рюмочку. Это во мне, это, так сказать, вещь в себе {324}.
МАТЬ. Спать тебе пора… утро на носу, а в семь вставать на работу… (На Горчакову.) Эк ее пришибло — не шелохнется. Марья Алексеевна… (Трогает ее за плечо.) Спать пора…
ГОРЧАКОВА (смотрит на нее). Не знаю.
МАТЬ. А я говорю — пора. (Нине.) Сегодня хоть переночуй, я тебе постелю… А ты, Паша, здесь ложись, на диване… Пойдем, Петя, молодых не пересидишь…
ОТЕЦ. Третью часть жизни спим… А надо бы пилюли такие давать — глотнул, и снова огурчиком… И пилюли выдавать преимущественно ударникам. (Наливает.) Не казни меня, Лиза, — последняя…
МАТЬ. А там — окончательно последняя, а там бесповоротно последняя, а там еще одна-единственная…
ОТЕЦ. «Истинная бесконечность не зависит от размеров и величины…» {325}.
МАТЬ и ОТЕЦ уходят.ГОРЧАКОВА (встает, медленно подходит к Нине). Всю жизнь бороться с уклонами, чтоб самой оказаться уклонисткой. Существует ли после этого справедливость? Ты была права, когда сомневалась во всем…
НИНА. Я не сомневалась, я только…
ГОРЧАКОВА. Нет, не отказывайся от своего прошлого, я помню каждое твое слово… «Где правда? Кто прав? Или правды вообще нет? Мы носим маски… двойная жизнь… утеряна нежность… мы устали верить…» Я всю жизнь колебалась… Я недоумевала, когда переходили к нэпу, я сомневалась, когда разоблачали Троцкого, я металась, когда боролись с правыми, — но все это про себя, внутри… Никто никогда не мог меня ни в чем заподозрить, но никто и не вознаградил меня за эту отчаянную борьбу… И я не знаю, как дальше жить… не знаю…
Уходит.НИНА. Она верит в мои слова… Лучше б я их не произносила совсем, чем в этаком зеркале увидать.
ВИКТОР. И вся ее твердокаменность кончилась… Эх, сколько мне еще в жизни понимать надо…
СЕРОШТАНОВ. Если б не революция, она бы монашкой сделалась. Игуменьей. Либо богородицей у хлыстов {326}. Впрочем, здесь начинается дарвинизм…
ВИКТОР. Поди, ляг, Нина, ты на ногах не держишься…
НИНА. Пойду. Спи, Паша, спокойно.
НИНА и ВИКТОР уходят.СЕРОШТАНОВ погасил верхний свет. Полоса рассвета смешалась с темнотой комнаты… Прошелся, заглянул в окно, дождь утих. Вынул книжку Виктора, перелистал.СЕРОШТАНОВ. Так по одному и будем вылавливать… Тайные выдаватели… Ха!
Спрятал книжку, подошел к дивану, прицелился и с размаху повалился спать. Вошла НИНА.НИНА. Спишь?
СЕРОШТАНОВ (быстро поднялся). Не начал еще… А ты опять?
НИНА. Опять.
СЕРОШТАНОВ. Стыдно.
НИНА. Не могу.
СЕРОШТАНОВ. Девчонка.
НИНА. Знаю.
СЕРОШТАНОВ. Трусиха.
НИНА. Нет.
СЕРОШТАНОВ. Кого испугалась? Виктор случайно намекнул про Накатова, а ты…
НИНА. Тяжело скрывать правду.
СЕРОШТАНОВ. Александр Михайлович разряжал мой браунинг и нечаянно ранил сам себя. Вот — правда… А что случайно не он, а ты нажала на курок — это не интересно никому…
