Забытые пьесы 1920-1930-х годов

ВИКТОР. Поздно, мать, поздно!.. У нового директора проси. У Сероштанова. А сын твой с директоров снят и идет под суд. На скамейку сяду, старуха… э-эх…

МАТЬ. О-ох!

Витя, Витенька… Доработался…

ОТЕЦ. Не ругай его, Лиза, он весь изруганный. Сознает…

МАТЬ. Господи! Браниться с тобой хотела — не могу. А утешить — слова не подберу. Как мне тебя утешать, если знаю, что сам ты кругом виноват?

ВИКТОР. И ты, мать? Спасибо.

МАТЬ. Горько мне и обидно, и жалко, и дорог ты мне, а слезы в груди застряли и не идут. И зачем я с алебастром спуталась?

ОТЕЦ. Э, Лиза… может, твой-то алебастр к нему случайно попал. Но случайность есть частный случай необходимости ^{323}. Так выходит по марксизму. Потому и случилось все… Азарт тебя губит, Витя. Мальчишкой ты мой картуз в три листика проиграл, и строительство для тебя как скачки: кто кому по носу набьет, кто вперед доскачет — герой… А сверху, с высоты страны, ты глядеть разучился.

ВИКТОР. Я себе ни копейки не взял — все стране… Но чего-то я недопонял… А чего, и сам не пойму… Мне бы в Арктику — через льды ледокол вести, с медведями воевать, на ура крошить… не умею я рассчитывать на каждый день…

МАТЬ. А кем ты теперь будешь, Витя?

ВИКТОР. Трактористом… Либо колхозным конюхом. А Горчакова — коров доить. Так, Марья Алексеевна?

ОТЕЦ. Не трожь ее — она в мыслях на десятом этаже была, нелегко с этакой высоты вниз грохнуться… Но колхозного коня я бы тебе не доверил — ты его скачками заморишь.

ВИКТОР. Да ну!.. Нина сюда не заходила?

МАТЬ. С Веркой сидят — письмо читают от Рядового. Ох, не выживет он.

ОТЕЦ. Пустое, пустое, старуха… Не может такой человек помереть зря.

МАТЬ. Нина от тревоги с лица спала.

ВИКТОР. Эх, двенадцать дней мы врозь — и с каждым днем она мне дороже. Вот кого надо было слушаться… (Матери.) Ты меня увела от Нины, ты ее из дому выжила — сроду не прощу!

МАТЬ. Меня прощать не за что, сам ты этого захотел.

ВИКТОР. Я? Из ума выжила!

МАТЬ. Кто мне на нее жаловался?

ВИКТОР. А кто ко мне приставал: «Выгони, выгони!»?

МАТЬ. А кто с Горчаковой сговаривался — так сделать, чтоб ее словам про тебя не поверили?

ВИКТОР. А кто ее дневник отдал? Ведьма!

МАТЬ. Ну, коли мне глаза, коли!

ОТЕЦ. Э, в Америку бы поскорей!

МАТЬ (Нине). По злобе я твой дневник отдала. За сына страдала. Не стоил он страдания моего.

НИНА. Я думала — из больницы звонили… До дневников ли теперь, товарищи… Так не звонили? Ну — я сама…

МАТЬ (Виктору). Вот, гляди! Она и то забыла, один ты о старом кричишь!

КУЛИК (не замечая Горчаковой). Она же нам грязные руки совала в глотку! Она ж меня к сожительству принуждала! За что ж меня из активистов в шоферы?

СЕРОШТАНОВ. Отвык ты машину водить — дергаешь… скорости хрустят… придется тебя на грузовую пересадить.

КУЛИК. Паша, друг! Павел Иваныч! Да я! Как можно! С моего форда ни один волос не упадет!

ВЕРА. Теперь, значит, Паша машиной распоряжается? Мне на вокзал, Паша, можно?

СЕРОШТАНОВ. Приятно директором быть, черт возьми. Красивые девушки улыбаются, форд под окном гудит… вези ее к поезду, Кулик, и руль обеими руками держи!

КУЛИК. Не плати мне сверхурочных за этот проезд! Везу я Веру по собственному желанию!

ВЕРА (дает ему чемодан). Оценила!.. Ну, прощайте все! (Виктору.) Ты, Витя, не горюй… Вон одного нашего инженера на десять лет сослали, а три года прошло — встретила его в трамвае: выпустили за хорошее поведение. Потому что у нас свое государство — сами сажаем, сами выпускаем… Ты еще молодой, если тебя на десять лет посадят, а выпустят через три — будет тебе тридцать два — еще таких дел наворочаешь — держись! А если из партии исключат — ты работай хорошо, и опять примут. (Целует его.) Не горюй, братишка!

ВИКТОР. Утешила!

ВЕРА (Нине). Ну как?

НИНА. Опять «без перемен».

ВЕРА. Главное — успокойся ты… Нельзя так сильно любить. Страдаешь, как будто сама во всем виновата… (Целует.) И губы как лед…

НИНА. Идем, я провожу…

ВЕРА. Родители, надеюсь, тоже дочку проводят? А ты покрасивел, Паша, на новом месте! Вернусь — замуж выйду.

СЕРОШТАНОВ. В очередь запишись. Я теперь такую красотку выберу!.. (Смотрит в зеркало.) Ух!

КУЛИК. Не пренебрегай шофером, Вера! У шофера машина всегда, а директора снимут — он пешочком пойдет!

ВИКТОР. Веселая сестричка. Десять лет со скидкой!

СЕРОШТАНОВ. А лицо мое как будто действительно выглядит благороднее. Этакая деловитость между бровей, и даже уши торчат не слишком. Но в жены я себе девушку возьму, которая другого не знала, чтобы она меня ни с кем сравнивать не могла… Да… А цех твой я решил оборудовать и пустить.

ВИКТОР. Консервированный цех?

СЕРОШТАНОВ. Что ж в нем, тир открывать, что ли? Я так рассуждаю: цех мне в наследство достался, тебя за него сняли, под суд отдают, но я в этом деле, как барашек, чист… И за два миллиона начну биться с начала. Без обману, конечно, без шуры-муры, напрямик, но до крови буду биться. И добьюсь!..

ВИКТОР. Эх!

Возьми! Нет у меня злобы к тебе, Павел, возьми! Тут все адреса и телефоны полезных людей! Что ни потребуется для цеха — все устроишь. Тут, брат, все тайные выдаватели записаны. Бери… И не ходи через парадную дверь!

СЕРОШТАНОВ (берет книжку). Загляну на досуге, в порядке приема дел. А у меня интересный вопрос возникает. С кем я работать начну — куда твой заместитель пропал? Неделю Накатова на заводе нет.

ВИКТОР. Прислал записку: «Уезжаю по делам… с дороги напишу», и с тех пор ни слова. Звонил на дом — телефон молчит.

СЕРОШТАНОВ. Безуважительный прогул. Нынче за это не хвалят.

ВИКТОР. Может быть, Нина знает?

СЕРОШТАНОВ. Не спрашивал. А сама она не говорит.

ВИКТОР. Эх, протекла она через меня, как ручей сквозь пальцы, не удержал… Да ну… И Нина уверена, что с Рядовым несчастный случай?

СЕРОШТАНОВ. Конечно, случай… Что еще?

ВИКТОР. Нет, Павел, тут история глубже.

СЕРОШТАНОВ. Басни!.. (Показывает на Горчакову.) И что она торчит, как пень?

ВИКТОР. Она нас не слышит. Здесь, Павел, вот какое дело, по-моему…