Черная тень над моим солнечным завтра

— Кладка имеет погиб и совершенно не годится… Она грозит аварией всей печи, — заявляет Мак Рэд.

— Разобрать! — приказывает Шеболдаев.

— Да и впрямь нагородили… — соглашается Байбаков, почесывая затылок.

— Что же вы, товарищи стахановцы, погнавшись за

тремя нормами забыли, о качестве? — Укоряет Шахматов.

Шеболдаев прочтя аншлаг возмущается.

— Товарищ Коробов! Бодрющенко и Байбаков — бракоделы! Они испортили драгоценные магнезитовые плитки.

— Не может быть!?

— Только что комиссия экспертов в моем присутствии установила это, — показывает Шеболдаев в сторону трех инженеров.

— Ах, вот что! Комиссия! Вы знаете, что срываете с таким трудом организованное стахановское движение…

— Мы только что были на домне номер три и смотрели их работу в присутствии начальника строительства и иностранных консультантов. Совершенно недопустимая футеровка грозит аварией всей печи и принята быть не может ни в коем случае, — хладнокровно и обстоятельно объясняет Шахматов.

— Ах, так! Мы будем говорить в партийном комитете! — вскрикивает Коробов, обращаясь к Шеболдаеву, одновременно бросая уничтожающий взгляд на Шахматова.

Американские инженеры подойдя к портретам, рассматривают их. Мак Рэд прислушивается к все нарастающему спору между руководством строительства.

— Что за спор? Насколько мы понимаем они разговаривают о рабочих, которые испортили печь… Нет, мы ничего не можем понять… — произносит Мак Рэд.

— И ничего не поймете, — махнув рукой соглашается Ирина.

21. Обладатель серого паспорта

Бумажными снежниками сыплется конфетти на многочисленных гостей. Среди них жены местных партийных заправил, удивленно рассматривающие нескольких иностранцев. Торжественно бьет гонг. Коробов открывая торжественный банкет произносит речь:

— Джентльмены и леди! Товарищи и коллеги! Сегодня мы собрались за этим столом, чествовать нашего нового гражданина и поздравить его с новой жизнью. Да, товарищи! На наших глазах происходит перерождение людей. Идейный американский коммунист товарищ Мак Рэд делом ответил на призыв партии и приехал в нашу страну с великой и почетной миссией, помочь нам строить коммунизм. Здесь он нашел сердечных друзей и вместо того, чтобы заработав свои деньги уехать, изъявил добровольное желание остаться, заявив письменно, что обрел для себя новую родину. Разрешите мне от имени бюро горкома коммунистической партии искренне поздравить нового гражданина! Пусть живет наша славная родина! Пусть живет всемирная революция и великий вождь мирового пролетариата! Ура!!!

— Ура! Ура!!! — хором кричат гости.

Закончив речь, Коробов протягивает Мак Рэду темно-серый советской паспорт.

Зеркалова, сидящая рядом с Мак Рэдом и переводившая вкратце слова секретаря, шепчет ему, как суфлер, слова ответной речи.

— Благодарю, товарищи! Надеюсь быть примерным гражданином моей новой родины. Моя супруга обещает мне помочь в этом. Пусть живет всемирная революция! — отвечает Мак Рэд, быстро засовывая паспорт в карман.

— Товарищи! Выпьем эти бокалы за здоровье нашего дорогого товарища Мак Рэда! — произносит Коробов и все гости, будто по команде «смирно», вытягивают вперед, будто грозное оружие, свои рюмки.

Начинается обычная и бесцветная попойка. Мак Рэду хочется улучшить испортившееся настроение и он опоражнивает до дна второй стакан. Из глубины зала доносятся звуки джаза. Начинаются танцы.

— Разрешите? — кланяется Арбузов подойдя к Зеркаловой.

Настроение Мак Рэда все более портится. Он неподвижно и меланхолически смотрит в блюдо. На обладателя серого паспорта укоризненно глядит селедочная голова с широко раскрытым ртом и вытекшим глазом.

Мак Рэд еле заметным движением прощупывает бумажник со сбережениями и американским паспортом.

— Поздравляю, Дуг! Поздравляю, — иронизирует сидящий рядом Де-Форрест, пристально вглядываясь в серые стальные глаза своего друга, — ты серьезно решил остаться в этой огромной лаборатории социальных экспериментов?

— Нет, Джордж! Это лишь пустая проформа, необходимая для брака с Анной…

— Пустая проформа… Нет друг! В этой стране ничего не делается даром, ничего не проходит зря. И за все придется платить… Может быть, даже очень и очень дорого… Ты же знаешь чудовищную историю с Краусом?

— Слышал, но в чем дело не знаю?

— Острая критика советских порядков не понравилась большевикам. Поэтому германского коммуниста, бежавшего от Гитлера, спустя четыре года арестовывают и обвиняют в связи с немецким фашизмом и шпионаже!

— Вот как, — задумчиво произносит Мак Рэд.

— Мне, кажется, что ты поступил необдуманно и опрометчиво… Или, может быть, ты хочешь… выиграть доллары Джефа?

Мак Рэд, не отвечая, прислушивается к голосу поющей Зеркаловой.

22. Исповедь старого большевика

— Вы меня звали, Иван Лукич? — спрашивает Шахматов, входя в кабинет начальника строительства.

— Дорогой Илья Николаевич! Эту неприятную историю со стахановцами необходимо замять. Никакого брака нет и не было. Бодрющенко и Байбакова пожалуйста переведите на другую домну и исправьте недочеты в номере три.

— Да, но…

— Эх, Илья Николаевич! Я очень устал! Кроме того на меня ополчилось бюро парткома, — тяжело вздыхает астматичный Шеболдаев.

— Я понимаю вас, Иван Лукич! — сочувствует инженер.

— Тяжело! Вы знаете я разочаровался сейчас в людях. И откуда подлецов столько наплодилось. Я вступил в партию по идейным соображениям в девятьсот пятом году, в семнадцатом делал революцию… Я верил в будущее России, в то, что она преобразуется и будет свободной, демократической страной… Но теперь… — Шеболдаев пытливо взглянув утомленными глазами на уважаемого им инженера продолжает. — Недавно я был в Москве и мне старые друзья прочли письмо Ленина к Крупской, в/котором Ильич предупреждал об опасности избрания Джугашвили на пост генерального секретаря. Этот кавказский повар .состряпал несколько острых блюд: коллективизация разорила основу крестьянского хозяйства. В результате потрясающего социального эксперимента, страна перенесла ужасающий голод, унесший в могилу шесть миллионов человеческих жизней, А террор! Вы знаете, Илья Николаевич, что сейчас в нашей стране пятнадцать миллионов заключенных. Десять процентов всего населения находится за колючей проволокой!

— Да… Иван Лукич! Тяжело слушать такие печальные новости. Но где же искать правду?

— Мы, старые большевики подымали свой предостерегающий голос, но нас разбили. Нас победили не в честном открытом бою, а уничтожали преступно и тайно по одному или группами. Бухарин погиб потому, что восстал против химерной идеи коллективизации. Запомните его мудрые слова — пусть крестьянин станет зажиточным и он врастет в социализм. Неужели нам нужно государство нищих и недовольных людей? Ведь в будущем военном столкновении, граждане «счастливой страны» толпами побегут даже к смертельному врагу…

— Неужели в Кремле не видят своих ошибок?

— «Он» — упрям. Удивительно упрям.

— И в этом упрямстве могут быть роковые последствия для России. Я, Иван Лукич, не враг истинной советской власти, но против диктатуры коммунизма, террора и насильной коллективизации!

— Да. Я ошибся! И теперь я одинок… и нет ни одного друга, — вздыхает Шеболдаев. — Ведь почти всех моих друзей и товарищей по партии уже нет. Они ушли в могилу. И очевидно мне тоже придется вскоре уйти со сцены… Я мечтаю Q тихой спокойной жизни, где-нибудь в глухой тайге, вдали от людей.

— Разве это так трудно сделать?

— Невозможно! Я просился — не отпускают. Но я чувствую…

Резкий телефонный звонок нарушает задушевную беседу. Шеболдаев берет черную эбонитовую трубку.

— Да… я Шеболдаев! Чрезвычайное заседание бюро горкома… Да, да… Хорошо. Буду без опоздания…

— Вот видите… Я чувствую и предугадываю события. Сегодня ожидаются какие-то неприятности… Прощайте, Илья Николаевич!