Черная тень над моим солнечным завтра

— Я согласен на все, Анна, лишь бы вы согласились стать моей женой и искренним другом. Мы будем идти рука об руку к конечной нашей цели — коммунизму. Я уже вижу тот прекрасный мир, перестроенный по учению Маркса!

— Дополненному Сталиным, мой милый, — шепчет Анна, приближая свои губы для поцелуя. Мак Рэд страстно целует ее.

— Я вспомнила об одной формальности. Вам необходимо будет принять советское подданство… Членам коммунистической партии нельзя выходить за иностранцев.

— Разве существует специальный закон?

— О, мой милый! Не все пишется в законах, но граждане должны соблюдать известные порядки… Например, советским подданным не запрещено, но и не рекомендуется, вести с заграницей переписку. Религия у нас не запрещена, но некоторые органы интересуются религиозными людьми.

— Я слышу об этом первый раз… Однако, Анна, моя любовь к вам настолько велика, что я согласен на все. Я согласен принять подданство! Скажите, что я должен делать?

— О, это пустая формальность… Вы можете остаться и американским подданным… и получить советский паспорт. Это необходимо лишь для регистрации нашего брака…

— Я готов!

— Сначала нужно написать заявление… Я могу составить хоть сейчас, — предлагает Анна, доставая из сумочки блокнот.

— Где подписать? — нетерпеливо спрашивает Мак Рэд.

— Вот здесь…

После подписи Мак Рэд снова целует Анну, Она освобождаясь из объятий, достает плетенную бутылку и наливает в серебрянные рюмки коньяк.

— Выпьем, Дуглас!

— За очаровательнейшую женщину и друга!

— Большого друга.

Мак Рэд заключает Анну в объятия.

— Романтика севера! — шепчет он, целуя.

— О, Дуглас!

— Дорогая Анна!

20. Атракцион великого факира

— Что здесь происходит? — спрашивает Мак Рэд, рассматривая толпу рабочих, собравшуюся на строительной площадке.

— Очевидно снова какой-то митинг по случаю выпуска нового займа, или их собрали прочесть письмо к вождю, или еще какая-нибудь очередная выдумка… — отвечает Ирина.

— Русские по моим наблюдениям больше митингуют, чем работают, — замечает Де-Форрест.

— Стахановщина! О, Боже, как все это надоело, — шепчет про себя Ирина.

Но инженеры не разделяют взглядов переводчицы, наоборот, они живо интересуются происходящим событием, и напоминают удивленных деревенских парней, впервые попавших на шумную городскую ярмарку с замысловатыми головоломками, каруселями и непонятными аттракционами. Они интересуются речью, произносимой Коробовым с украшенной флагами трибуны.

— Товарищи! Наше пролетарское отечество находится в капиталистическом окружении… Поэтому мы должны поднять производительность труда и побыстрее дать сталь, которая нужна для строительства новых пушек и самолетов… Это нас приблизит к всемирной революции…

— Кто же на кого? — бросает реплику Макар Ильич, приподымая кепи.

— На основе социалистического соревнования и стахановского движения, мы должны делом ответить на призыв нашего любимого и дорогого вождя… Инициатор движения Стаханов покрыт неувядаемой славой и в историю достижений рабочего класса вписана новая, незабываемая страница. Передовые рабочие «Мегаллургостроя» должны ответить делом на призыв рабочих Донбасса и к первому ноября выполнить годовой план строительства.

Наши передовики-стахановцы Бодрющенко и Байбаков первыми ответили на призыв и обязуются ежедневно выполнять три нормы по кладке огнеупорного кирпича. За успешное выполнение своего задания они награждаются передовым красным знаменем строительства. Товарищи Байбаков и Бодрющенко, примите знамя!

Ирина вкратце передает инженерам содержание речи.

Бодрющенко и Байбаков проталкиваются вперед и смущенно берут кумачевый флажек.

Мак Рэд фотографирует торжественный момент.

Гудок объявляет конец обеденного перерыва. Митинг расходится. Захар Кузьмич иронизирует:

— Опять без баланды [7] остались…

— Молчи! Можно и от митинга быть сытым, — отвечает ему Макар Ильич.

Стахановцы в изорванной и замусоленной спецодежде несут красный флажок и укрепляют его на доменной печи.

Проходящие рабочие бросают иронические реплики.

— Бодрющенко и Байбаков заработали!

— Дурак и красному рад!

— Потише. Не то услышит сексот [8]… будет тебе за священный красный цвет, — произносит пожилой степенный рабочий.

С лица стахановца катится пот. Его быстрые движения напоминают потерявшую управление машину. Поймав налету брошенный кирпич, он быстро смазывает раствором и молниеносно кладет один за другим.

— Ну, как, товарищи стахановцы? Работа спорится? Сколько норм выполнили? — спрашивает Коробов.

— Да около грех, товарищ секретарь! — отвечает Бодрющенко.

— Поднажмите, товарищи! До вечера еще нужно четвертую норму дать. Ваши портреты уже заказаны… Если сегодня выполните четыреста процентов — получите всесоюзную известность.

— Поднатужимся, товарищ Коробов!… Только вы нам записочку в закрытый распределитель устроили бы. Штаны купить не мешало бы… исхудились дюже, — и стахановец показывает голое тело, просвечивающее сквозь многочисленные дыры.

— Выполните задание, а уж о штанах я лично позабочусь, Не сдавайте темпы… На вас сейчас обращены взоры всего завода. До свиданья!

— До свиданья, товарищ секретарь!

— Ну, как ты думаешь. Штаны мы теперь купим? — спрашивает Байбаков, глядя вслед уходящему Коробову.

— Обещал пан дать кожух, но только слово его было теплое, — иронически отвечает народной пословицей, флегматичный украинец Бодрющенко.

— Где здесь домна номер три? — спрашивает бегущий фоторепортер товарищ Кислов.

— Вон там… где красное знамя, — отвечает встречный рабочий.

— Товарищи Бодрющенко и Байбаков! Я по поручению партийного комитета, нашей заводской и центральной печати. Разрешите вас увековечить на фото.

— Что ж… это можно! — отвечает чумазый Бодрющенко, вылезая из отверстия печи. Однако непрезентабельный вид героев социалистического труда не удовлетворяет эстетических требований фоторепортера. Он недовольно бормочет:

— Это совершенно не фотогенично!

Однако фоторепортер долго не раздумывая, применяет испытанное средство и снимает свой пиджак.

— Одевайтесь! — приказывает он Байбакову.

Установив стахановца на фоне высящихся доменных печей, репортер режиссирует:

— Теперь сделайте веселое лицо.

Но на угрюмом и грубом лице Байбакова никак не получается хорошая мина.

— Ну, разве можно так… Неужели вы не можете улыбнуться?

Но для стахановца это оказывается труднее, чем выполнить четыре нормы: его лицо от напряжения становится»кирпично-красным.

— Снимаю. Делайте веселое лицо… Жить стало лучше, жить стало веселей…

Бодрющенко заливается неудержимым саркастическим смехом.

— Прекрасно. Готово. Благодарю вас… Теперь позвольте мой костюм.

Рабочий нехотя снимает костюм репортера.

— Хороший пиджак…

— Видать из экспортного материала!

— Известное дело. Они там ближе к власти… А тут четыре нормы давай… — чешет за ухом Бодрющенко, глядя вслед удаляющемуся репортеру.

— Давай и давай!

На строительство домны номер три совершает паломничество начальник строительства, иностранные консультанты, Шахматов и Ирина.

— Здравствуйте, товарищи! Ну, как идет футеровка?

— Хорошо, товарищ главный инженер, Третью норму кончаем, — фамильярно отвечает Бодрющенко.

Шахматов взглянув на работу морщится. Проверив по отвесу он видит; что облицовка печи из огнеупорного кирпича совершенно волнистая и обращает внимание Шеболдаева и Мак Рэда.