Солдат Иван Бровкин

— Коротеев, товарищ капитан.

— Наверное, какой-нибудь чудак? — как бы мимоходом осведомляется Шаповалов.

— Он хороший человек, товарищ капитан, — всё ещё не глядя в глаза командиру, говорит Ваня.

— У тебя, я вижу, все хорошие, — замечает капитан, делая вид, что увлечён гармошкой. — А сын у него есть?

— Нет, сына нет… Дочка есть.

— Ах, дочка! А сколько ей лет?

— Восемнадцать.

— Как звать?

— Любаша, — почти шёпотом произносит Ваня.

Капитан начинает играть громче и спрашивает:

— А дочка красивая?

Ваня сидит с опущенной головой и уже ничего не отвечает.

А капитан, наигрывая на гармошке, продолжает разглядывать Ваню, который стесняется поднять голову.

Отложив гармонь, Шаповалов вынимает из кармана блокнот, пишет записку и, сложив бумагу вдвое, кладёт туда два театральных билета.

— Бровкин, знаешь, где улица Ленина?

— Знаю, товарищ капитан! Там, где городской сад.

— Могу я попросить тебя отнести записку и билеты моей жене? Я сегодня занят и в театр не попаду.

— Есть отнести, товарищ капитан! — отвечает Ваня, стоя навытяжку.

— Можешь остаться в городе до вечерней переклички. — Шаповалов протягивает Ване пропуск.

— Спасибо, товарищ капитан! — задыхаясь от волнения, говорит Ваня. — Разрешите идти?

— Иди! — И Шаповалов, слегка улыбаясь, провожает взглядом выходящего из палаты Ваню.

Ваня весело пробегает мимо дневального, победоносно показывает ему пропуск и с задором бросает:

— Видишь, я уже… А тебе ещё целый час загорать. — И, помахивая дневальному рукой, убегает.

Капитан Шаповалов говорит по телефону:

— Галочка! Я послал солдата с билетами, думал, задержусь… Но я буду вовремя, и в театр мы пойдём вместе. — И, улыбаясь, Шаповалов прощается с женой. — Целую, дорогая!

Яркий солнечный день. На крыльце своего домика сидит мать Вани Евдокия Макаровна и, нацепив на нос очки, читает письмо сына. На её глазах выступают слёзы. Она снимает очки и протирает глаза. Вдруг видит проходящую мимо Любашу.

Евдокия Макаровна быстро прячет очки и зовёт:

— Любаша, подойди ко мне, дочка.

Любаша подбегает к Бровкиной.

— Что, тётя Евдокия?

— Да вот… где-то очки потеряла… целый час ищу, не могу найти… Прочти-ка мне письмо, дочка, — и она протягивает Любаше конверт.

— Письмо? — заинтересовалась Любаша. — От кого?

Она присела рядом с Бровкиной.

— От Вани от моего, — со вздохом говорит мать.

Любаша не в силах скрыть волнение; она быстро вынимает письмо из раскрытого конверта и начинает читать:

— «Дорогая мама!» Это вам, Евдокия Макаровна, — наивно восклицает Любаша.

— А то кому же? Одна у него мать на свете, — так же наивно откликается Бровкина.

Любаша с нетерпением, которого она уже не скрывает, читает:

— «Прости, что запоздал с письмом, но не было времени, всё дела. Много, очень много занимаюсь…».

— Эх, родной ты мой, тяжко тебе приходится одному, без меня, — вздыхает мать и вытирает набежавшую слезу.

Всё больше и больше волнуясь, продолжает Любаша читать письмо:

— «Скоро собираемся на лагерную учебу, но адрес мой останется прежний…». — Неожиданно Любаша бросает взгляд на конверт и говорит: — Пишет, что адрес прежний…

— Да, — предупредительно объясняет Евдокия Макаровна, — тот самый. Почтовый ящик сто пятьдесят три… Разве ты не знаешь?

Щёки у Любаши вспыхивают и она, опустив глаза, шепчет:

— Нет, не знаю… — И, подняв голову, говорит свойственным ей капризным тоном: — А почему он должен мне писать? Я ведь ему не пишу…

Евдокия Макаровна, исподтишка бросив хитрый взгляд на Любашу, неожиданно вскакивает с места.

— Боже мой! У меня там в печке молоко сбежит! — и, оставляя в руках Любаши письмо, она убегает в дом.

Предательские очки её выдают — они остаются лежать на крыльце.

Любаша рассматривает конверт, замечает очки и быстро отрывает уголок конверта с адресом Вани.

Спрятав этот обрывок бумаги в карман и, не дождавшись Евдокии Макаровны, она кладёт письмо на крыльцо и уходит.

Евдокия Макаровна возвращается, поднимает с крыльца очки и письмо, внимательно разглядывает конверт и, увидев, что адрес оторван, довольно улыбается. Глядя вслед уходящей Любаше, она ласково шепчет:

— Родные вы мои, дети вы мои дорогие!

Обложившись книгами, за столом сидит Ваня и делает какие-то выписки.

Здесь же другие солдаты. Они играют в шахматы, читают книги, пишут письма.

Абдурахманов, сидящий рядом с Ваней, углубился в чтение. Вдруг, отложив книгу в сторону, он обращается к Ване:

— Слушай, Бровкин, что такое «непутёвый парень»?

Ваня, бросив сердитый взгляд на Абдурахманова, сжимает руки в кулаки и сердито шепчет:

— Твоё счастье, что мы в казарме, иначе я бы тебе показал, что такое «непутёвый»…

Абдурахманов недоумевающе смотрит на Ваню и наивно спрашивает:

— А где бы показал?

— Мне всё равно где! — запальчиво отвечает Ваня. — Отстань, тебе говорю!

— Что с тобой? — удивляется Абдурахманов.

— Отстань, говорю! — громко повторяет Ваня.

— Что случилось? — вмешивается в разговор Буслаев.

— Я спрашиваю, что такое «непутёвый парень», — Абдурахманов указывает пальцем строчку в книге, которую он только что читал: — Вот здесь написано… Что такое парень, знаю — это большой мальчик, а «непутёвый» — этого не знаю.

— А ты разве тоже не знаешь, что такое «непутёвый»? — спрашивает Ваню Буслаев.

— Знаю, — смущённо отвечает сконфуженный Ваня и добавляет: — У нас в деревне одного парня… называли непутёвым.

— Ах! Я этого парня знаю, — деланно серьёзно говорит Буслаев.

— Откуда? — наивно спрашивает Ваня.

— И я его знаю, — смеясь, говорит Кашин.

Хохочут солдаты.

Входит капитан Шаповалов. Он подходит к столу. Бойцы встают, как по команде «смирно».

— Садитесь, садитесь, товарищи! — говорит капитан и сам присаживается к столу. — Ну, кто со мной сыграет в шахматы?

— Разрешите мне, товарищ капитан, — обращается к нему Ваня.

— С удовольствием. Только… — Шаповалов улыбается, — предупреждаю, если вы, Бровкин, обыграете меня, пошлю в наряд картошку чистить.

— Я уж лицом в грязь не ударю. Постараюсь проиграть, товарищ капитан, — улыбаясь, отвечает Ваня и садится против Шаповалова.

Солдаты, смеясь, окружают стол, чтобы следить за игрой.

К столу подходит знакомый нам связист с почтовой сумкой.

— Разрешите? — обращается он к капитану.

— Раздавай, раздавай почту, — обдумывая ход и не глядя на связиста, отвечает капитан. — Съедаю твоего слона, Бровкин.

— А я вашего коня, товарищ капитан.

Связист, вызывая солдат, раздаёт письма. Слышны фамилии.

— Абдурахманов, Трофимов, Кашин, сержант Буслаев… Всё.

Капитан продолжает обдумывать ход:

— Да, кажется, придётся посылать вас в наряд, — говорит он и, увидев, что все, кроме Бровкина, читают письма, спрашивает: — А вы что, Бровкин? Писем не получаете?

— Давно не получал, товарищ капитан.

— Как — давно? — удивляется Шаповалов.

— Совсем не получал, — и Ваня опускает голову.

— Неужели и мать не пишет?

— Мать-то пишет, товарищ капитан, — отвечает Ваня.

— Вот это хорошо! А от девушки… ничего не поделаешь. Бывает, что забывают они нашего брата… А может быть, просто стесняются писать. Тоже бывает. А я недавно послал письмо председателю вашего колхоза. Писал о ваших успехах…

— Тимофею Кондратьевичу? — удивляется Ваня и благодарными глазами смотрит на капитана.

— Ему, в собственные руки! — И после небольшой паузы продолжает: — Правда, хвастаться вами, товарищ Бровкин, пока рано, но… — и он хитро подмигивает Буслаеву, — как не порадовать председателя. Вы же сами говорили, что он хороший человек.