Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем "Список благодеяний "
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем "Список благодеяний " читать книгу онлайн
Работа над пьесой и спектаклем Список благодеяний Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы великого перелома (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция Списка (первоначально Исповедь ), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг Списка благодеяний, накал которых сравним со спорами в связи с Днями Турбиных М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
«Дайте мне трибуну!» — это есть концовка. Кончив монолог, переходит к Кизеветтеру, фашисту in futurum, молодому человеку, который тоже несет в себе все корни разложения. Здесь не надо снижать, сцена опять должна крепнуть.
Только Ремизова подошла к Кизевет/теру/ — узел завязывается в смехе Кизевет/тера/. Она его так ненавидит, что ей хочется его вышвырнуть юн, может быть, она его схватит за руки и выгонит.
«Всегда было так с молодыми?» — вопроснее. Вопрос должен выпаливаться, а не декламироваться.
«Делайте войну!» — стоит.
Выход Лели Гончаровой.
Татаров сидит в кресле, закопался в книгу, он чувствует, что это Гончарова.
Услышав голос Мартинсона, Леля насторожилась, она не знала, что тут кто-то есть.
«Дама пришла за платьем» — Ремизова подошла к лампе, зажигает.
Когда Леля вышла в платье, Ремизова повернула зеркало, обхаживает Лелю, поправляет платье. Леля все время ходит, осматривая себя со всех сторон.
«В Европе каждый гадкий утенок…» — Леля идет, Ремизова усаживает ее на стул, следит за тем, как упадет платье, когда та сядет.
После: «Чугун» — Леля встала, облокотилась на стул, стоит и смотрит.
«Да, я удовлетворена» — Ремизова звонит, выходит Лурьи, стоит за спиной Лели, показывает ей, что надо сделать.
При входе Кизеветтера Ремизова должна шарахнуться.
В то время как Мартинсон сидел, он успел просмотреть дневник.
25 апреля 1931 года.
<i>«Тайна».</i>(Леля — З. Райх, Ек/атерина/ Ив/ановна/, /Гертруда/ — Твердынская), /гость — Никитин, комсомолец — Финкельберг, подруга — Лурьи/.Никитин идет, хочет снять шляпу — Леля идет к сумочке, дает ему деньги и говорит: «Хлеба еще». Он хочет уже остаться, а она опять его посылает.
Никитин входит, что-то напевает, кладет продукты, замолкает, потом опять, когда ему дают деньги — он уходит, опять напевая, он не поет, а мурлычет что-то. Только он выбросил все пакеты, она ему говорит: «Подождите…» — и он остается в таком растерянном состоянии.
Когда Леля возвращается после /нрзб./, Гертруда говорит: «В результате всего я думаю, что вы останетесь за границей навсегда».
Когда Леля несет маленький чемоданчик, по пути она его раскрывает, когда открыла — увидела, что там лежит дневник, она забыла, что она его туда положила.
Никитин выходит с вином — обе оставляют работу и говорят: «А-а». Они узнают его приход по пению, он всегда напевает какую-то мелодию.
Когда Леля посылает Никитина за хлебом, он недоволен. Не/у/довольствие выражено пением и взглядом.
Настройщик надевает пальто, в это время входит Дуня Денисова, чтобы было: он не ушел, другая вошла.
Когда приготовляют стол, то мужчины заведуют столом (передвигают его), а женщины расставляют посуду.
После сцены с хлебом Никитин стоит, пьет, Леля снимает с него пальто, он на это должен как-то реагировать, он смеется, все время пьет, замаялся, так сказать.
Все уселись к столу — смотрят, хозяйки нет, все полупривстали: пожалуйста, что же вы не садитесь?
Когда Леля ведет Лурьи к Финкельбергу, это вызывает смех тем, что ему назначают даму. Леля привела самую шуструю, самую хорошенькую. Он смотрит, немножко конфузится, вы не умеете с женщинами обращаться.
26 апреля 1931 года (Утро).
<i>«У Гончаровой».</i>(Леля — Райх, Ек/атерина/ Ив/ановна/ — Твердынская) /Гость — Никитин/.«Чаплин, Чаплин… весь мир…» — карточку оставляет и говорит в пространство.
«Это путешествие в юность…» — ирония над собой.
Вдруг она переламывает внезапно и быстро говорит: «Ах да, что я возьму с собой…»
«Нет, нет, нет, это не дневник актрисы» — очень неудобный переход. (Изменение перехода.)
«А я его продам». Твердынская делает паузу, большое изумление: «Вот дура, продает дневник». У Лели бравада, на браваде легче переход сделать. У Твердьнской изумление, она оставит работу и глупо смотрит на Лелю. Для нее это громадная тема, а для вас пустяковина. Продавать дневник актрисы, да что за него дадут. Анекдоты, да что за это дадут.
«Про очереди» — нужно сильно отчеканить, так как это сложная в смысле звучания фраза.
Так как переход («Нет, это не дневник актрисы») на браваде, т. е. бравада и мизансцена в браваде: «Это не тайна…», — потом всерьез, чтобы публика даже не ожидала, что этот дневник окажется столь значительным в пьесе.
Здесь очень большая бравада, даже какая-то шалость, как говорят, ход на канате, на лезвии ножа. Она так сбравировала, что даже трагично. «Нет, нет, это не дневник актрисы…» — без улыбки.
«Про очереди» — метнет глазами к ней в сторону.
«Путаница, от которой я схожу с ума» — пауза. Тень Гамлета звучит в этом монологе. Твердынская в это время сосредоточенно следит за монологом.
«Тогда лучше спрятать» — пальцем показать на дно корзины.
Приход Никитина.
Надо следить, чтобы приход Никитина был как раз в тот момент, как Леля сказала «Я положу сюда…»
«Подождите еще». Пока она говорит: «Подождите», Никитин еще никак не реагирует, только после «еще» — неудовольствие. Олеша «еще» предопределяет будущую сцену. Никитин должен про себя сказать «еще». Если не скажете это про себя — мимика не получится. Надевает картуз, переходит за корзинкой и опять напевает, он всегда напевает одну и туже фразу из увертюры «Евгений Онегин». В этом весь комизм. Надел картуз и напевает, в этом какая-то безысходность положения.
Когда он входит, обе говорят: «Ах», а фраза: «Вино, вино…» — звучит на фоне прихода бутылок.
Когда заиграла музыка (Тореадор: «Ах, это не Кармен») — весь этот кусок надо вести быстро, мы его пока условно планируем.
«А вдруг вы в кого-нибудь влюбитесь…» — все время на оживлении, здесь не должно быть никакого настроения. Вдруг все настроение к чертовой матери исчезло.
«В том…» — показывает, расправив руки.
Бросает вещи в чемодан — вот барахло.
«Что — бездомность?» — вопрос. Потом немного умолкла, потому что нужно сделать модуляцию к следующему монологу.
«Никто не виноват…» — вдруг отвечает голос какой-то судьбы. Вдруг сентенция /фило/софического характера. Музыкальный ящик вдруг перестает играть на словах: «Я нищая…»
«Вот главнейшее преступление против меня» — не грозно, а более торжественно.
<i>Повторение.</i>Никитин должен двинуться к вешалке только после: «Добрый человек». У него должен быть промежуток между двумя мелодиями. Хорошо было бы, если бы он пел сквозь папиросу, тогда было бы заглушенное пение, тогда будет, что /он/ напевает про себя, а не то, что пришел пропеть публике. Есть курильщики, которые больше сосут папиросу, чем курят, и вот через такую обсосанную папиросу он напевает.
«Вот главнейшее преступление против меня» — переход, легкий шлейф к сцене.
Очень интересно, что Леля попала между бытом и абстракцией.
<i>«У Трегубовой».</i>(Трегубова — Ремизова, Татаров — Мартинсон).Приходится освободиться Татарову от папиросы, потому что она мешает работать с книгой. Когда сел, папиросу положил в пепельницу.
Весь кусок по напряжению, по нервному напряжению нужно ровно вдвое срезать, иначе следующая сцена, когда вы будете кричать: «Европа, Европа!» — не будет выделена.
«Вам кажется, что она честна?» — тише. Смысл: а мне не кажется, что она честная.
«Да, да, она была в фаворе» — с желчью. Тут зависть, она там была в фаворе, а с вами во французском правительстве не считаются. Тут должна быть зависть и отсюда желчь.
