От Кибирова до Пушкина

Здесь не только обнаруживается целый ряд параллелей и совпадений: собака, прост, хвост, но и более того, сами тексты даны в графической форме хвоста — мышиного и собачьего.

Необходимо подчеркнуть, что в подлиннике у Кэрролла «рассказ» Мыши строится на омонимической игре словосочетаний: «long tale» («длинный рассказ») и «long tail» («длинный хвост»). Эту омонимию Набоков передает, заменяя ее созвучием русских слов: «прост — хвост». Вероятно, к этой рифмованной паре Кэрролла (в переводе Набокова) и восходит рифма Ходасевича «хвост — прост» во второй строфе сонета, хотя не исключено, что эта рифма — расхожее клише.

И в сонете Ходасевича, и в фигурном стихотворении из сказки Кэрролла, изображающем мышиный хвост, имеется еще ряд схожих мотивов, близких игровых ситуаций и перекличек. Например, Мышь перед эпизодом со стихотворением, о котором здесь шла речь, оказалась почти в той же ситуации — в водной стихии, — что и пес в финале сонета. Правда, в сонете хвост собаки вмерз в лед, а в сказке Мышь знакомится с Аней, когда они обе плавали в море слез.

Прямые текстуальные и образные совпадения у Ходасевича и у Кэрролла (в рассказе Мыши) вряд ли случайны. Между тем, по свидетельству Берберовой, Ходасевич познакомился и сблизился с молодым поэтом и переводчиком Набоковым значительно позже — через несколько лет после издания перевода «Ани в стране чудес» (1923). Она писала в воспоминаниях «Курсив мой»:

Однако надо думать, это не совсем так. Все эти совпадения и параллели в комплексе позволяют предположить, что Ходасевич тогда же, в 1923–1924 годах познакомился со сказкой Кэрролла в переводе Сирина-Набокова. И не только познакомился, но, по всей вероятности, под воздействием фигурного стихотворения из этого сочинения, изображающего мышиный хвост, мог написать свою стихотворную «версию» о собачьем хвосте.

И еще одно немаловажное обстоятельство в пользу этой гипотезы. Для Ходасевича мышь — мифологема, занимающая в творческом сознании поэта определенное место. С ней связано создание раннего цикла стихов Ходасевича «Мыши» (1913). И когда в Берлине в 1923 году появилась «русская версия» английской сказки, в которой мышь является одним из центральных образов, В. Ф. не мог не откликнуться на это событие.

Любопытно, что Набоков, изощренный мастер мистификаций и пародий, который в конце 1920-х годов подружился с В. Ф. и неоднократно писал о нем (напомню приведенный выше его скептический отзыв о сонете «Похороны»), вероятно, ничего не знал о первом «пушкинском» сонете Ходасевича «Зимняя буря», в котором пародируется его (Набокова) перевод стихотворения, напечатанного в виде хвоста, из сказки Кэрролла.

Таким образом, можно с большой степенью вероятности предположить, что стихотворный «рассказ» Мыши о собаке из английской сказки, метафорически преобразованный в фигурное стихотворение, является одним из источников сонета Ходасевича «Зимняя буря».

Однако загадочный сонет «Зимняя буря» восходит не только к английской сказке Л. Кэрролла «Аня в стране чудес», но имеет, вероятно, еще несколько источников. Он, как я попытаюсь показать далее, является пародией на поэтику футуристов, и прежде всего на поэтику Асеева и Маяковского.

Николай Асеев, верный соратник и приверженец Маяковского, неоднократно полемизировал с Ходасевичем в статьях и рецензиях. В 1922 году он напечатал уничижительную рецензию в «Красной нови» (№ 4) на второй сборник Ходасевича «Счастливый домик», а в 1923-м в журнале «Леф» (№ 2) — резкий критический отзыв на его книгу «Тяжелая лира» [1084].

Ходасевич ответил Асееву в своей книге «Поэтическое хозяйство Пушкина», вышедшей двумя изданиями (1923,1924). В ленинградском ее издании (1924) он писал:

И далее Ходасевич приводит примеры из Пушкина — из «Домика в Коломне» и «Каменного гостя», где встречается эта форма [1085].

Это была, так сказать, «смягченная» полемика с Асеевым — в ленинградской редакции книги Ходасевича был купирован, видимо, по цензурным соображениям, резкий выпад автора против футуриста, который был в берлинской редакции книги «Поэтическое хозяйство Пушкина» (1923). В этом варианте книги Ходасевича есть пассаж, направленный против Асеева, где он ассоциируется именно с собакой, и этот выпад подкреплен цитатой из известной басни Крылова «Прохожие и собаки»:

О критическом отношении Ходасевича к Асееву свидетельствует и Б. Пастернак, встречавшийся с автором сонета в Берлине в 1922–1923 годах. В письме к С. П. Боброву от 14 января 1923 года из Берлина он сообщал:

Между тем у самого Асеева также есть тексты, посвященные собакам. Среди ранних его произведений имеется шутливое стихотворение «Собакам» (1916), не вошедшее в книги (вернее, стихотворение С. Боброва, «аранжированное» Асеевым). Оно было включено в философский трактат С. Боброва «К. Бубера. Критика житейской философии», который анонсировался в «Центрифуге». Трактат тогда не издали, но сохранилась его корректура, по которой M. Л. Гаспаров сравнительно недавно напечатал этот текст [1088]. В этом тексте Боброва-Асеева встречается рифма, которая затем возникает в сонете «Зимняя буря» Ходасевича:

Бубера — это имя кота сестер Синяковых, проживавших на даче в Красной Поляне под Харьковом, где у них гостил Бобров. Его трактат является пародией на роман Э. Т. А. Гофмана «Житейские воззрения Кота Мурра», а также на символизм и футуризм. Конечно, Ходасевич вряд ли знал асеевский текст из трактата Боброва, здесь рифма «прост — хвост» скорее всего — разговорное клише.

В 1922 году Асеев написал стихотворение, которое так и называется «Собачий поезд» и которое вошло в его сборник «Стальной соловей» (М., 1922). Оно написано частично в форме брахиколона. Тема и центральные образы этого стихотворения восходят к известному тексту Крученых «Зима», написанному и напечатанному двумя годами ранее — в 1920-м [1089]. Рефрен стихотворения Асеева состоит из перемежающихся односложных и двусложных слов, сконструированных по хлебниковскому принципу «внутреннего склонения слов» и своей графикой напоминающих северную собачью упряжку-поезд: