Непереводимое в переводе

Проследив словарные переводы русских семантичес­ких синонимов рублей и копеек, мы постарались устано­вить кое-какие закономерности в отношении средств, которыми пользуются разные языки. Приемы, в общем, стандартные, что касается, в частности, английского, французского и немецкого языков: 1) обозначают «моне­ту или денежный знак, билет, достоинством в столько-то» (англ, five kopeck piece, ten rouble note, фр. piece de cinq kopecks, billet de dix roubles, нем. Fiinfkopekenstuck, Zehnrubelschein); 2) если такое обозначение почему-либо неудобно или невозможно, приводится просто номинал: «столько-то копеек или рублей» (англ, fifty kopecks, one rouble, фр. deux kopecks, cinq roubles, нем. barber Rubel); 3) наконец, в сравнительно очень немногих случаях (мы нашли только в немецком) есть приблизительные соот­ветствия типа функциональных аналогов (Funfer, Hun-derter).

Болгарский язык располагает в этом отношении более богатым выбором: наряду с первыми двумя из перечис­ленных выше приемов, 1) для нереалий есть а) не­сколько функциональных эквивалентов для мелких де­нег, небольшой суммы: грош, пара, сантим, аспра и пр. и б) несколько функциональных замен с различными от­тенками для золотых монет: желтица, махмудия, наполе­он, пендара и др.; 2) для реалий, в частности а) копеек, можно употребить некоторые слова одного корня с чис­лительным, с добавлением суффиксов -ак, -аче: петак, десетаче, и б) для рублей — с суффиксами -ак, -ачка, -арка: двайсетак, стотачка, хилядарка. Под этими слова­ми подразумеваются, в первую очередь, болгарские день­ги, но численное значение соответствующей денежной единицы как бы преобладает над коннотативным, что и

Левый    И.    Указ, соч., с. 134.

173

позволяет применять их к любой валюте данного номи­нала: гривенник = десетаче. При различных величинах, для которых нет точного функционального аналога, мож­но комбинировать имеющиеся: двугривенньш = двайсета-че, разумеется, если это позволяет контекст.

Как при других реалиях, и здесь возможны иные приемы перевода — родо-видовыми соответствиями, пу­тем описания и т. д., но в общем редко удается добиться очень хороших результатов, почему и приходится искать компенсаций в других местах контекста.

Глава 15

РЕАЛИИ В АВТОПЕРЕВОДЕ

Сравнительно редки, но с точки зрения теории перево­да особенно интересны те случаи, когда переводчиком данного произведения является сам автор.

Два момента отличают такого переводчика от обыч­ного. Будучи полновластным хозяином своего произведе­ния, не ограниченным в своей переводческой деятельно­сти никакими чисто переводческими предпосылками, он волен переосмысливать и переделывать текст в любом отношении и в любой степени, менять композицию, об­разы и средства выражения — иными словами, он облада­ет той «творческой свободой»', которая позволяет ему пренебречь чуть не любой рекомендацией теоретиков пе­ревода. В результате такой работы вместо перевода может родиться новое произведение. С другой стороны, переводчик-автор, в отличие от обычного переводчика и читателя, видит переводимое произведение также «из­нутри», что позволяет ему, если он сочтет это целесооб­разным, создать действительно безупречный перевод (ра­зумеется, при совершенном владении обоими языками).

Беря на себя роль переводчика, автор стремится учесть миропонимание нового читателя; этим чаще всего и обусловлены вносимые им изменения. А поскольку именно детали национального колорита могут затруд­нить восприятие, нетрудно понять, почему переводчик-автор иногда жертвует реалиями.

В этом отношении в автопереводе намечаются   две

'Джолдошева   Ч.    В оригинале    и переводе. — Литературный Киргизстан, 1971, № 4, с. 107.

174

противоположные тенденции: сохранить и даже, по мере возможности, подчеркнуть национальную специфику в произведении, или же, наоборот, за счет тех или иных деталей «снижая» до некоторой степени коло­рит, надежнее довести до сознания иноязычного читателя идейную основу и фабулу произведения. Практически это выражается в сохранении (транскрипции) реалий или в их замене неокрашенными средствами.

Первая из этих тенденций довольно четко прослежи­вается, судя по работе А. М. Финкеля, в автопереводах Г. Ф. Квитки-Основьяненко. Мотивами, заставившими его переводить собственные произведения, были, по словам А. М. Финкеля, не только неудовлетворенность чужими переводами, но, в первую очередь, «острый и злободнев­ный вопрос о том, возможно ли и нужно ли создавать ли­тературу на украинском языке, о потенциях украинского языка, о праве «провинциальной» литературы на сущест­вование». Этим и объясняется, почему «Квитка весьма внимательно относился к сохранению в переводе особен­ностей украинской культуры, и его неудовлетворенность чужими переводами как раз и была вызвана «неизвест­ностью местности и обычаев». Поэтому в своих переводах он широко и разнообразно показывает русскому читате­лю богатство украинской культуры. Показателями ее яв­ляются по большей части наименования обычаев, обря­дов, одежды, уборов и т. д. Эти наименования Квитка оставляет без перевода, лишь транскрибируя их»'.

Однако незаметно для себя, автор, явно преступая разумную границу «украинизации» своего текста, начи­нает транскрибировать и нереалии, добавляя таким об­разом к местному колориту действительному и местный колорит мнимый (термины заимствуем у А. М. Финкеля).

В столь чистом виде эта тенденция выпячивания коло­рита встречается, видимо, редко. Чаще переводчик-автор склонен идти вторым путем или даже, скорее, придержи­ваться в этом отношении середины. Хорошим примером могут послужить автопереводы Чингиза Айтматова и Рабиндраната Тагора.

«Ч. Айтматов очень строг в переводе реалий, — пишет Ч. Джолдошева, — он оставляет непереведенными те сло­ва, которые воспринимаются читателями как вошедшие в русский язык (аксакал, юрта, акын, арык, мулла, беш-

¹ Финке ль   А.  М.   Об автопереводе. — ТКП, ее. 106, 113.

175

Букв.: Камала вытащила пару собственных платьев и кинула их Умешу. Это бы­ли продолговатые полотни­ща, которые служили с оди­наковым успехом как мужс­кими, так и женскими оде­яниями, в зависимости от способа ношения, и были с широкой декоративной каймой...

Не spends the whole day praying and studying the scripture s... (p. 249)

Jogandra lived in a onestori-ed house near the landowner's residence, (p. 280)

...Отлично, только подожди до моих зимних каникул, (с. 193)

мет, аил, джигит).. слова или словосочетания, которые означают предмет, явление, чуждые для русского чита­теля, и отражают особенности быта, жизненного уклада киргизского народа., (айран, джерганак, курджун, те-бетей и т.д.)». По словам автора, Ч. Айтматов чрезвы­чайно редко прибегает к описательному переводу реалий, но вместе с тем «оставляет непереведенными те слова, у которых отсутствует равноценный эквивалент и при заме­не которых может измениться содержание тех или иных понятий»¹. Именно так и поступает добросовестный пере­водчик, который хочет довести до читателя, наряду с фа­булой, и колорит.

Иначе обращается со своими реалиями Рабиндранат Тагор. Покажем его работу на сопоставлении двух вер­сий его романа «Крушение»: бенгальской, представлен­ной в переводе на русский язык² (считаем ее равнознач­ной подлиннику, разумеется, со скидкой на неизбежные различия языков), и автоперевод на английский язык³. Вот несколько выдержек, указывающих на другую край­ность— неоправданное подлаживание некоторых элемен­тов колорита под факты действительности, более знако­мые иноязычному читателю. Тут одни реалии исчезают, другие меняются, третьи превращаются в нейтральные слова. Некоторым из них автор дает и объяснения, то в самом тексте, то в сносках; в результате нередко получа­ются весьма ощутимые сдвиги в отношении и содержа­ния, и формы как узкого, так и самого широкого кон­текста.