Различия в степени вокализованности сонорных и их роль в противопоставлении центральных и периферийн

О разном потенциале сонорности ‹ј› в этих двух группах говоров можно судить по тем отношениям, в которые он вступает с другими звуками.

В центральных говорах встречается замена звуком [ј] мягкого фрикативного задненебного звука [γʼ]. Этому явлению посвящена специальная статья Р. И. Аванесова [24], пафосом которой является доказательство того, что в отличие от литературного языка, где [γ] и [ј] различаются (ср. различие в произношении словоформ о боге с [γʼ] и о бое с [ј]), в некоторых южнорусских говорах на месте [γʼ] может произноситься [ј], ср. ји́рʼа, паји́п (гиря, погиб) и др. Факт неразличения [γʼ] и [ј] перед гласными переднего ряда Р. И. Аванесов подтверждает, в частности, случаями обозначения в диалектных записях самого [ј] посредством буквы г (гя́йца, свиньгя́ и т. п.).

С утверждением о совпадении этих звуков в одном, и именно в [ј], нельзя не согласиться, и важнейшим доказательством тому является различение перед таким [ј] звонких и глухих согласных (ср. записи типа сʼји́рʼай, сʼји́нул и др.). Однако одновременно следует признать, что звук [ј] в этих говорах отличается от [ј] литературного языка, — он характеризуется в этих говорах большей степенью спирантизации (силой трения), что приближает его по своим качествам к шумным согласным. Только этим его свойством можно, с нашей точки зрения, объяснить, почему в записях он может обозначаться буквой г, т. е. буквой наиболее близкого к нему (фрикативному γ) шумного согласного. Ведь если [ј] по своему качеству не отличается от [ј] литературного языка, то вряд ли возникла бы потребность употреблять для его обозначения букву другого согласного. Только понимание этого звука как обладающего меньшим потенциалом звучности и большим уровнем шума позволяет объяснить, почему он в говорах описываемого типа может выступать в ряду шумных согласных — мягких среднеязычных [кʼ], [гʼ], [хʼ], являющихся средними между мягкими заднеязычными и соответствующими мягкими переднеязычными (первые два часто обозначают в диалектных записях как кʼ^тʼ, гʼ^дʼ), ср. параллельные процессы смещения заднеязычных в среднеязычную зону, приведшие к их образованию: [кʼ] > [кˮ], [гʼ] > [гˮ], [γʼ] > [ј], [хʼ] > [хˮ] [25]. Такой, приближающийся к шумным, слабосонорный [ј], будучи звуком переходным между сонорным и шумным, может, по-видимому, в отдельных говорах проявлять себя как звонкий. Так пример «з гʼяйцами» (с яйцами) возможно, не ошибка, как предположил Р. И. Аванесов (Указ. соч., с. 39), а факт озвончения предлога с перед [ј] (переданным через г), т. е. — такого поведения согласного, парного по глухости-звонкости, которое свидетельствует о шумности следующего за ним согласного, — свойстве, которое, видимо, может факультативно проявляться у слабовокализованного [ј] в такой степени, что вызывает соответствующую реакцию предшествующего шумного.

Если перед гласным (в примере «з гʼяйцами») такая степень шумности [ј] может факультативно проявляться как звонкость, то в конце слова она (также факультативно, чаще в конце синтагмы, в условиях эмфазы) может оборачиваться глухостью; ср. звук типа средненебного мягкого х ([хˮ]) в случаях типа откро́[хˮ]!, скоре́[хˮ]! [26]. Звук [хˮ] в соответствии с [ј] слабосонорного качества является аналогом других глухих сонорных в позиции конца слова после согласных (ос[тр], во[плʼ] и т. п.).

В говорах периферийного типа [ј], наоборот, проявляет значительную вокализованность. Ее можно усмотреть в свойственной севернорусским говорам черте фонетики — утрате интервокального ‹ј› в определенных условиях [27]. Именно высокая степень вокализованности этой фонемы, реализующейся по преимуществу неслоговым гласным [й] со слабо выраженной артикуляцией трения (и несколько пониженного образования, приближающегося к [е̯]), приводит в этих говорах к его утрате в части интервокальных позиций [28].

Высокой сонорностью [ј] можно объяснить и его способность выступать в определенных позициях в соответствии с мягким губным спирантом, причем только в тех говорах, где соответствующая фонема реализуется губно-губным [ԝ] [29]. Возможность такой мены характеризует в основном вологодские говоры и говоры Рязанской Мещеры, как раз те, которые являются наиболее яркими представителями говоров периферийного типа [30]. Сама же способность [ј] выступать на месте [ԝʼ] — звука высокой степени сонорности, в любой из систем обладающего большей сонорностью, чем [ј], недвусмысленно свидетельствует и о высокой сонорности [ј] в этих системах.

Известно, что сонорные в контексте других звуков могут менять свое качество в довольно широком диапазоне. Это объясняется тем, что, обладая нефонологической звонкостью, сонорные могут вести себя относительно этого признака достаточно свободно, оставаясь самими собой, т. е. не совпадая с другими звуками [31]. Однако рамки этой свободы в центральных и периферийных говорах различны. В системах консонантного типа сонорные в соседстве с шумными частично теряют свою звучность, спирантизируются. Степень их оглушенности, например, в позиции конца слова после согласного может приводить к их утрате в этом положении, ср. произношение ру[пʼ] (рубль), жи[сʼ] (жизнь). В периферийных говорах обнаруживается другая модель их поведения в тождественных условиях. Здесь проявляется обратная тенденция — к усилению их звучности, что приводит к развитию побочной слоговости, ср. характерное для этих говоров произношение тех же словоформ: ру́[бльʼꚝ] или ру́[бълʼ], ру[бꚝлʼ], жи́[зʼьнʼ] (если это существительное не оформляется в соответствии с типом склонения на ‑а: жи́зня). Особенно сильно развитие побочной слоговости проявляется в периферийных говорах западного типа, ср. наличие именно здесь компактных ареалов произношения словоформ типа [алʼ]ну ([илʼ]ну́), [ар]жи́ ([ир]жи́), хотя в некоторых случаях подобное поведение сонорных фиксируется и шире, почти повсеместно (например, в словоформах [пъш]ени́ца, [арж]ано́й), что может объясняться достаточно давним возникновением соответствующих фактов, — до того, как тенденция к консонантизации повлияла на сонорный. Лишний же, слог со временем закрепился в фонемном составе слова уже вне зависимости от качества сонорных в соответствующих говорах.

В середине слов в сочетаниях шумных согласных с сонорными и в сочетаниях двух сонорных в периферийных говорах представлены результаты активных некогда процессов, среди которых преобладает ассимиляция, ср. долгие сонорные на месте сочетаний звонких взрывных с сонорными, объединенных местом образования: [дн] > [нн] (ла́[нн]о, [бм] > [мм] (о[мм]а́н); разнонаправленные преобразования сочетания [лʼнʼ], ср. [лʼлʼ]яно́й, где [лʼнʼ] > [лʼлʼ] и пра́[нʼнʼ]ик, где [лʼнʼ] > [нʼнʼ]. Особо — бо[лʼлʼ]о, где осуществилась прогрессивная ассимиляция еще и по мягкости ([лʼн] > [лʼлʼ]), а также бо[нʼнʼ]о, где [нʼнʼ] из исходного [лʼн] возникнуть не могло и, видимо, представляет более позднее изменение [лʼлʼ] > [нʼнʼ].

Как ассимиляция в сочетаниях двух сонорных [нʼј] и [лʼј] начался, по-видимому, в свое время (после утраты редуцированного перед [ј]) и процесс в словах типа весе́лье, свинья́, широко известный западным говорам и имеющий рассеянное распространение в северных. В настоящее время такое произношение охватывает и сочетание других мягких согласных с [ј] (т. е. также пла[тʼтʼ]е, коло́[сʼсʼ]а и др.). Однако есть ряд фактов и соображений, позволяющих предполагать, что на сочетания других мягких согласных такое произношение распространилось позже и не как фонетический процесс, а как фонетическая модель произношения этих сочетаний в определенных положениях в слове.