Семь раз проверь... Опыт путеводителя по опечаткам и ошибкам в тексте

казеин (белковое вещество, содержащееся в молоке);

маренго (черная с серым отливом ткань);

названый (неродной, приемный);

бенедиктинцы (монахи ордена св. Бенедикта в отличие от бенедиктина — сорта ликера);

вывинчивать (от слова «винт»).

Пренебрежение словарем ведет к тому, что в память и сознание исподволь внедряются неверно напечатанные слова. Так, в книге «По невидимым следам», адресованной массовому читателю, четыре раза напечатано «просвитер» — курьезная контаминация слов «просфора» и «пресвитер». Вряд ли здесь случайная опечатка, хотя и спутаны те же буквы «о» и «е». Скорее всего, от автора до корректора все были убеждены, что так и надо писать. Излишняя самонадеянность явилась причиной ошибки.

Наконец, о третьей категории ошибок, коренным образом меняющих смысл слова.

Они бывают забавные: «При космическом ремонте фасадов часто использовались эмульсионные краски».

Невнятные: «Фонарь светился странным розовым светом, будто никак не мог еще разогреться».

Грубые: «Кронштадт стоял непреступной твердыней, охраняя морские подступы к нашему городу».

Эти недосмотры допущены как раз в тех словах, которые следовало бы проверять наиболее тщательно. Так, известна манера наборщиков укорачивать слова, пропуская букву или целый слог, как произошло в первом примере. Перескоки букв («разогреться» вместо «разгореться») — тоже довольно распространенное явление в наборе, и к нему нужно быть всегда готовым. Слово же «неприступный» принадлежит к числу тех «каверзных» слов, в написании которых многие не могут со школьных времен отучиться делать ошибки.

Для предотвращения подобных недосмотров необходимо усвоить испытанный рабочий прием — замедлять темп чтения и усиливать внимание каждый раз, когда среди примелькавшихся «простых» слов появляется слово редкое, необычное, с неустойчивой морфологией.

Опыт, интуиция подсказывают, что тут-то и «смотри в оба».

Как бы на разных полюсах стоят ошибки в началах и окончаниях слов, но в основе их — общая психологическая закономерность. Вот примеры опечаток, происшедших потому, что наборщика и корректора сбило с толку единоначатие различных по смыслу слов.

«Политик за это время трижды вывернет наизнанку свое кресло» (вместо «кредо»).

«Достичь наиболее развитые капиталистические страны по производству продукции на душу населения» (вместо «догнать»).

«В свое время поэт чрезмерно увлекался формалистическими опытами и вызвал этим серьезные нарицания» (вместо «нарекания»).

Первый слог, на лету схваченный торопливым глазом наборщика, как магнит, притягивает к себе последующую часть слова. Похоже, что читавшие эти тексты на какой-то момент выключили свой мыслительный аппарат, между тем как искажения указанного типа сравнительно легко обнаруживаются в контексте.

Очень распространены ошибки в окончаниях слов. Не всегда они объясняются какой-нибудь дурной привычкой или дефектами зрения наборщика.

Все возрастающую роль играет такое «модное заболевание» в печатном слове, как нагромождение отсебятины в суффиксах.

Многие лица, не привыкшие повседневно обращаться к словарю, испытывают затруднения, когда требуется образовать производное от какого-нибудь известного им слова. Это отнюдь не филологи и даже не журналисты, но последние, к сожалению, потворствуют доморощенному словотворчеству, когда предоставляют место для таких вот объявлений:

«Завод „Калибр“ сдает заказ на изготовление раздевательных шкафов».

На бланках, изготовленных по заказу одной крупной гостиницы, фигурирует слово «номерантка» — так в этом областном центре переименовали горничных.

Нас беспокоит, что уродливое поветрие уже выбралось на «оперативный простор». Не где-нибудь в районной печати, а на страницах двух центральных газет зафиксировано самодельное слово «аукционатор», неизвестно почему полюбившееся журналистам больше, чем давно обитающее в словарях добротное слово «аукционист». Оно должно было бы смолоду запомниться каждому, кто читал роман Жюля Верна «Вверх дном» или «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова.

Не видим мы резона и в удлинении некоторых прилагательных, что в общей массе печатного текста приводит к усложнению набора. Кому-то слово «стилизированный» нравится больше, чем привычное «стилизованный». Этаким экзотическим фруктом выглядит в печати слово «сатиристический», встретившееся дважды в книге уважаемого литературоведа, там, где подобало бы стоять слову «сатирический». Допустим, что это «вольность» наборщика, поддавшегося влиянию языка улицы. Довелось же однажды услышать, как водитель троллейбуса громогласно объявил: «Следующая остановка — Владимировский проспект!»

Несколько примеров путаницы в окончаниях слов:

«моряки отдают предпочтение дельфиневому жиру»;

«...приведение в порядок немудрящего солдатского скарба»;

«матрешка в кумачном платье».

Возможно, с чьей-нибудь точки зрения все это безобидные новации, лишь подтверждающие, что язык живет и обогащается новыми словами. Но когда имеешь дело с чувствительным ко всяким переменам печатным текстом, проверка и уточнение неоправданных новшеств в твердо установленных написаниях замедляют работу и влекут за собой лишнюю правку изготовленного набора. Последняя не всегда проходит безболезненно и нередко сопровождается новыми ошибками.

Если в каких-то частных случаях нет намерения придерживаться общепринятых написаний (скажем, «кумачовый» вместо «кумачный»), то необходимо заранее предупреждать наборщиков и корректоров хотя бы пометкой на полях оригинала «Так!» Впрочем, как доказывает опыт, большинство авторов не настаивает на приватных написаниях и быстро сдает свои непрочные филологические позиции, особенно под напором таких мощных аргументов, как семнадцатитомный или четырехтомный словарь русского языка.

Заботливой осторожности требует обращение с предлогами. Ничем не оправдано нарушение устойчивых и удобных форм, закрепившихся в памяти каждого из нас со школьной скамьи. Вот извольте:

«В минувшей неделе основной заботой рабочих совхозов и колхозников была посадка картофеля».

«Они опускались по лифту на первый этаж».

«Раздаются время от времени тревожные заключения о вредном влиянии телевизора для семейного воспитания детей».

Здесь, на наш взгляд, страдает не только грамматика, но и традиционная графика печатного текста.

Заметьте, что больше всего «не везет» предлогам «над» и «под». Их не только часто путают один с другим, но и употребляют не к месту. Если автор произведения художественной литературы считает допустимым писать: «Интонировщик орудует над молоточками», то чего ж удивляться, что в газете печатают: «Норвежский скороход постарается взять реванш над нашим конькобежцем»!

Порой трудно отделаться от впечатления, что иным авторам безразлично, какой предлог где поставить. В одном очерке на двух смежных страницах печаталось: «центральной фигурой на свинарнике...», «создает микроклимат в свинарнике», «оператор звонит со свинарника» и т. д.

Местоимение — не более крупная, но такая же хрупкая единица текста, как предлог. Правила грамматики четко гласят, что местоимение заменяет ближайшее из стоящих перед ним имен. Упрека со стороны ревнителей правильности и чистоты русской речи не избежал даже И.А. Гончаров, рискнувший написать в первой главе «Обломова»: «Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней...» Здесь формальная неточность словоупотребления все же не мешает понять, что Обломов лежал на постели, а не на трубке. В примерах же, которые приводятся ниже, ошибки в выборе и расстановке местоимений существенно отражаются на смысле и порождают комическую несуразицу.

«Грузовая служба не очень настаивают на том, чтобы клиентура очищала вагоны. Их больше устраивает, если она отказывается это делать и платит штрафы».

«Он был единственным, кого Гусаков заставил прочесть диссертацию, и она тому понравилась».