Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Теория исторических последовательностей рассматривала выбор «коммунистического пути развития» как нечто само собой разумеющееся. (Заметим, что от этого взгляда не вполне свободны и авторы «Хроник…» — смотри, например, повесть «Стажеры».) В рамках концепции вероятностной истории этот выбор, скажем так, неочевиден.

Все эти более или менее громкие политические события (самым известным из которых стало оформление Союза Советских Коммунистических Республик) происходили на фоне продолжающихся неудачных попыток освоения Венеры. «Погиб Соколовский, вице-президент Международного конгресса космогаторов. Ослепшим калекой вернулся в Нагоя бесстрашный Нисидзима. Пропал без вести лучший пилот Китая Ши Фэнь-ю» («Хроники…». Т. 1).

Этому времени принадлежит знаменитая фраза Н. Краюхина: «Фотонная ракета — покоренная Вселенная».

Роль Н.3.Краюхина в событиях конца восьмидесятых — начала девяностых годов настолько велика, что иногда даже проводятся аналогии (на мой взгляд, во всех отношениях безосновательные) между ним и Рудольфом Сикорски, известном на Саракше как Странник.

Краюхин сумел найти и отстоять правильные решения в двух критических случаях: 21 декабря 1989 г. на специальном совещании ГКМПС, созванным в связи с гибелью Ашота Петросяна и первого «Хиуса», и 5 марта 1991 г., когда обсуждался вопрос о задачах, которые надлежит поставить перед вторым «Хиусом».

В обоих случаях Краюхин был не просто в меньшинстве — в одиночестве. В обоих случаях он сумел настоять на своем. (Б.Такман, известный американский историк и публицист того времени, написала: «Судьбе было угодно, чтобы он обладал сильным характером, а его противники — нет». Краюхин, ортодоксальный русский коммунист XX столетия — нам еще предстоит осмыслить это понятие, — наверное, не верил в судьбу.)

Никто никогда не расскажет, почему после катастрофы первого корабля он решился — по тем же чертежам и спецификациям — строить новый, отклонив даже самую возможность реализации «десятилетней программы натурных исследований фотонного привода», предложенной Приваловым. Почему он решился — в первом же рейсе! — бросить «Хиус» именно на недосягаемую Венеру, то есть дать кораблю и экипажу самое сложное из всех мыслимых заданий. (Так называемые «Воспоминания» Н.3.Краюхина [42] написаны, по-видимому, обширным авторским коллективом и представляют собой изложение официальной точки зрения ГКМПС на события семидесятых-девяностых годов.)

Во всяком случае, «Хиус» оказался в нужное время в нужном месте. Героическая, без всяких натяжек, разведка выявила силу характера советских людей. Великолепные летные данные «Хиуса» продемонстрировали неоспоримое научно-техническое лидерство ССКР. Создание в 1993 г. города и центра добычи актинидов на берегах Урановой Голконды закрепили достигнутый успех.

Резонанс, прежде всего психологический, был огромен. В течение следующих пяти лет к Союзу присоединяются Югославия, нейтральная с 1972 г. Франция, наконец — Великобритания, старейший член Атлантического пакта.

Это время воспитания «поколения победителей», которых с детства учили тому, что неразрешимых задач не бывает. Время первой волны экспансии. Время, когда вне Земли стали рождаться дети.

1999 г. отражен в «Хрониках…» короткой повестью «Путь на Амальтею». Сама по себе повесть интересна лишь тем, что в ней рассказывается о молодости Ивана Жилина, фигуры, несомненно, загадочной и даже трагической.

3

Итак, к концу столетия коммунистический миропорядок («общество познания») практически сложился. Сделаем небольшую паузу и попытаемся осмыслить произошедшие события в рамках концепции «вероятностной истории».

Рассуждая о реалиях XX столетия, нужно всегда помнить, что многие привычные нам понятия имели в те годы совершенно другой смысл. И в наибольшей степени это относится к словам «коммунист», «коммунистический».

Режим, построенный в конце тридцатых годов в СССР, был, возможно, более жесток, нежели германский фашизм. Собственно, между этими структурами оказалось немало общего [43]. И для Германии, и для Советского Союза была характерна абсолютная централизация управления (принцип фюрерства, он же «демократический централизм» ранних коммунистов), плановая, государственная экономика (что в условиях глобальной нехватки ресурсов означало отнюдь не «научное», как принято считать, а просто силовое управление хозяйством), сегрегация населения по случайным и, как правило, ненаблюдаемым признакам (национальному, классовому…), блокада информации, доходящая до создания искусственных информационных структур [44].

Эти режимы убивали людей. Как правило — ни в чем не виновных даже с точки зрения извращенной морали режимов.

Поддержание «порядка» и «прогресса» обеспечивалось системой концентрационных лагерей, армией и тайной полицией, пронизывающей все ячейки общества.

Интересно, однако, что общий психологический настрой в Германии и в СССР по всем прямым и косвенным данным был довольно высоким. Это полностью подтвердилось в ходе войны между ними.

Заметим здесь, что наибольшее неприятие у современных землян вызывают именно те социальные структуры, которые более всего близки к советскому коммунизму тридцатых- сороковых годов XX века: Страна Отцов, Алайское Герцогство (ныне — Алайская империя), Норгорд. Видимо, это зеркало нам не льстит.

Люди, описанные в первом томе «Хроник…», в общем-то, ближе к Умнику из «Обитаемого Острова» и даже Гагу из «Парня из преисподней», чем к нашим современникам. Сомневаюсь, что нынешние земные гуманисты, одержимые «Р-фобией», заставили бы себя подать руку тому же Краюхину или Алексею Быкову. Собственно Соколовский, Краюхин, Ермаков, Быков, Жилин и были прогрессорами — прогрессорами, у которых не было за спиной ласковой теплой Земли, Учителя и процедуры рекондиционирования.

Авторы превосходно передают стиль человеческих отношений в XX веке. Неприятие хоть сколько-нибудь не соответствующих системе людей (Маша Юрковская, в какой-то степени и сам Владимир Сергеевич). Умение навязать другим свою волю, заставить выполнить распоряжение, смысл которого непонятен (Краюхин, Ермаков, Быков).

Жестокость. Авантюризм. Стойкость.

Может быть, нравственный подвиг этих людей заключался не в организации полета на Венеру или снабжении Амальтеи продовольствием в условиях «приближенных к боевым», а в том, что, будучи по условиям образования и воспитания, по реалиям своей жизни и особенностям личности предельно нетолерантными, они смогли — из чисто рассудочных соображений — построить и защитить систему взаимоотношений, основанных на терпимости.

Они создали довольно странный мир, и, может быть, причина неудач нашей прогрессорской деятельности, по крайней мере на Гиганде, лежит в том, что мы сегодняшние (или вчерашние — из XXII столетия) не сумели понять важнейшей особенности структуры раннего коммунизма, связанной с механизмом его создания, — как ответа на вызов Звезд.

Это был мир первопроходцев. По американской терминологии — фронтира. Вероятно, только сочетание абсолютной свободы познания, экспансии, риска, характерных для психологии фронтира, с социалистическим жестко централизованным, предельно несвободным управлением позволило пройти по «лезвию бритвы» и создать, скажем прямо, не имеющий аналогов феномен — галактическое коммунистическое человечество, столетиями поддерживающее индекс развития больше двух.

Еще в шестидесятые годы XX века И.Ефремовым был сформулирован закон неубывания социальной энтропии, определяемой через меру не реализованной на общественное или личное благо, но затраченной работы [45]. По сути, закон этот постулировал неубывание меры страдания человека в замкнутом социуме [46].