Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

Историческая эпопея Солженицына представляет собой не механическую совокупность независимых миров персонажей, а единый и цельный художественный мир. Автор-повествователь занимает в нем активную позицию, определяющую трактовку изображаемых событий. Особенно ярко это качество проявляется при изображении реальных исторических лиц. Стремясь максимально насытить повествование историческими реалиями, А. Солженицын вводит обширный документальный ряд, который позволяет обозначить атрибутивные признаки его героев.

Сам подход к исторической личности как субстрату оценочных ориентаций автора не нов и в русской, и в мировой литературной практике. С таким иным видением Сталина как исторического персонажа, отличным от официальной идеологии, впервые выступил А. Рыбаков в своих романах «Дети Арбата» (1987), «Страх» (1991) и «Прах и пепел» (1994) [13], открыв для писателей возможности выражения иного взгляда [14].

Изображение Сталина как персонажа литературных текстов встречаем у разных авторов, в частности у писателей диаспоры В. Максимова, Ю. Дружникова. Правда, далеко не всегда такой подход становился творческой удачей. Не дополняясь авторским мировидением, его философской концепцией, он звучал декларативно, иллюстративно (образ Сталина в романе Г. Батца «Водоворот», 1999). Получается, что упоминание Сталина становится атрибутивным признаком, указанием на время действия. С таким подходом встречаемся, например, у В. Шарова и Д. Быкова (Дмитрий Львович, р. в 1967 г.). Последний воспринимает исторические реалии исключительно как дополнение, легко контаминируя в своих текстах литературные и фольклорные мотивы. Заметим, что увлечение собственным представлением об истории иногда нарушает четкость фабулы, что мешает развитию сюжета.

Вторая тенденция сводится к авторской версии истории, например, свой анализ эпохи тоталитаризма предлагает С. Носов в «Хозяйке истории» (1999). Воспринимая эпоху социализма как глубокое прошлое, используя дневники героини, он пытается определить произошедшее как подвластное воле героини-пророчицы (отсюда и его символическое название). Ясно, что перед нами попытка переосмысления прошлого, организованная в форме игры с сюжетом, фантасмагорических ходов, определенной натуралистичности. В такой же манере написан и последний роман В. Сорокина «День опричника» (2006), и его продолжение – роман в рассказах «Сахарный немец» (2008). Но речь здесь идет не об историческом романе или исторической форме, а об оболочке, позволяющей авторам самоопределиться в своем понимании прошлого и, возможно, инкорпорировать его в будущее.

Масштабность и всеохватность изображаемого свойственны тем авторам, кто, как А. Солженицын, разрабатывает форму романа-эпопеи, широкого эпического полотна. Тогда в тексте происходит органическое соединение самых разных источников (фольклорных, документальных, публицистических), фантастических элементов и аналитических рассуждений авторов, осмысливается огромный фактический материал.

Такой подход представлен в романах Д. Балашова (настоящее имя Эдуард Михайлович Гипси, 1927-2000).

Примечательно, что его первая повесть «Господин Великий Новгород» была опубликована в популярном журнале «Молодая гвардия» в 1967 г. с предисловием академика В. Янина. Публикация вызвала неоднозначную реакцию, поскольку автор совершенно нетрадиционно подошел к изображению русской истории. Выстраивая свою концепцию, Д. Балашов разделяет пассионарную теорию исторического развития историка Л. Гумилева. Сама по себе идея разрывности истории возникла в I в. Ее основа сформулирована в труде китайского историка Сыма Цяня: «Путь трех царств подобен кругу – конец и вновь начало». Идея дискретности истории существует практически во всех крупных культурах – античной (Аристотель), китайской (Сыма Цянь), мусульманской (Ибн Хальдун), а также европейской (Дж. Вико и А. Шпенглер).

В основе мироощущения Д. Балашова лежит не логически рациональная, а чувственная стихия любви к Отечеству. Она позволила рассмотреть русскую историю конца XIII-XIV вв. не как продолжение развития Киевской Руси, а как «результат пассионарного «толчка», приведшего к развитию и становлению Русского государства во главе с Москвой – с новой культурой и новым типом государственности» [15]. Собственный подход писатель сформулировал в романе «Младший сын» от лица суздальского князя Константина Васильевича: «Сила любви – вот то, что творит и создает Родину!».

Глубина осмысления описываемых Д. Балашовым событий объясняется тщательной работой с документальной составляющей произведения. В ряде случаев Д. Балашов выступает как исследователь, поскольку обращается к недостаточно изученным периодам русской истории. Он привлекает разнообразные письменные и рукописные источники, труды специалистов. В примечаниях к роману «Отречение» автор откровенно признает, что, опираясь на историческую канву, дополняет ее своими допущениями.

На основе сказанного выявляется следующий алгоритм работы писателя: выстроив точную и подробную хронологию избранного периода, он вписывает в историческую канву вымышленных героев. Косвенным доказательством точности воспроизведенных Д. Балашовым сведений служит диссертация А. Макрушина с показательным названием «Сергий Радонежский и его время в творчестве Д.М. Балашова: Традиции, стиль, поэтика».

Сюжета в традиционном понимании в романах Д. Балашова нет, развитие действия определяется хронологией реальных событий, в которых, как обычно бывает в парадигме исторического романа, действуют реальные и вымышленные персонажи. Один текст продолжает другой, образуя общее повествовательное пространство, охватывающее во времени более столетия: со дня смерти Александра Невского в 1263 г. до окончательного утверждения Русского государства с центром в Москве, произошедшего после Куликовской битвы 1380 г. Последовательно в ряде текстов автор разработал и «новгородскую тему», начатую в 1972 г. романом «Марфа Посадница», в котором заявлена тема власти, рассмотренная на значительном временном интервале.

Постепенно сложился цикл романов «Государи московские»: «Младший сын» (1977), «Великий стол» (1980), «Бремя власти» (1982), «Симеон Гордый» (1983), «Ветер времени» (1987), «Отречение» (1990). Трилогия «Святая Русь» (19911997) состоит из романов «Степной пролог», «Сергий Радонежский» (1995) и «Вечер столетия».

Д. Балашов представляет свою версию событий описываемого времени, последовательно составляя ее по имевшимся в его распоряжении источникам и дополняя недостающие фрагменты авторской исторической реконструкцией. Отношение к историческим документам у Д. Балашова особое. Используя документальные материалы как основу своих текстов, не дидактически излагая события, Д. Балашов определяет свой метод следующим образом: «Там, где историк может обронить «например» или поставить вопрос, романист обязан додумывать до конца и решать: было или не было?.. Приходится восстанавливать связь поступков по одному-двум случайно оброненным известиям, сложным косвенным признакам устанавливать возраст героя и проч., вплоть до внешности персонажей, от которых зачастую не осталось ни словесных портретов, ни праха, по которому можно было бы восстановить внешние черты усопшего».

Подобный подход традиционен для исторического романиста, в свое время его развил Ю. Тынянов. Д. Балашовым практически погодно воссоздана многовековая историческая панорама со многими десятками подлинных и созданных воображением писателя лиц. Строгий хронологический принцип и отсутствие временных лакун в рассказе придают масштабность историческому циклу и позволяют показать не просто картину внутренней жизни русского народа в XIII-XIV вв., а увязать ее с широким фоном событий тогдашней мировой политики.

Через все романы цикла проходит несколько сюжетных линий, создающих яркую панораму жизни практически всех сословий. Они обозначаются через судьбы героев: простых ратников (мелких кормленников) – Михалко и его сына Федора Михалкича («Младший сын»), внука Михалки и сына Федора Мишука («Великий стол») и, наконец, сына Мишука и внука Федора – Никиты («Симеон Гордый» и «Ветер времени»). Автор показывает, что именно простые мужики-крестьяне и накрепко связанные с ними мелкие «дворяне-послужильцы», у которых «всего и знатья-то – сабля да конь», составляют становой хребет будущего Русского государства. Они занимаются крестьянским трудом, торгуют, строят города, соборы, но при необходимости становятся на защиту своей земли.